Тридцать лет назад, 26 апреля 1986 года, на Чернобыльской атомной элктростанции произошел взрыв, который, как утверждал позже Горбачев, стал началом конца СССР. Журналисты вспоминают, как сами узнали о взрыве на 4-ом блоке.
Згадав як дізнався про Чорнобиль. Це було через пару днів після аварії. Прибіг зі школи і відразу до крану - тоді не було культури пити бутильовану воду. Мама Tamara Kipiani каже, що приходила знайома, яка сказала, що в Чорнобилі щось сталося, станція горіла і краще воду з крану не пити. Більше подробиць не пам'ятаю. Я тоді закінчував 8 клас. Випускний клас. Частину школярів, хто були молодші за нас, з Києва організовано вивезли. А нас і десятикласників залишили, бо іспити і "путьовка в жизнь" - це святе діло. Так весь травень і червень вдихали той пил і пили цілющу водичку. Спасіба рідній партії за це.
В ночь с 25 на 26 апреля последние годы я не могу уснуть. Прокручиваю все случившееся в 1986. Зарево. Тревога. Непонимание. Страх. Пена на улицах…пары целуются…сколько раз я оказывалась там снова и снова. Касалась зеленой листвы и заглядывала в глаза тех, кто закончил смену на станции, присаживалась с теми, кто щурился на солнце и шел в магазин, кто держал ребенка за руку или ехал к родственникам в село. Иногда казалось, что схожу с ума от того, насколько явно все оживало во мне и насколько страшно было от того, что ничего нельзя перекрутить, отмотать, переиграть.
Ничего.
Вообще мало что в жизни отматывается назад. Если даже показалось, что это возможно, нет, это версия. Ты входишь в пустой город ночью… утром сидишь на крыше 16-ти этажки. Ты смотришь в разбитое окно, ты проводишь рукой по кучеряшкам облупившейся краски. Ты всего лишь временность… город позволяет тебе иногда быть здесь. Чуть наполнять его, чуть оживлять, но вся кровь и жизнь из него давно вытекла. Ты – легкий разряд тока, когда покойник шевелится на секунды и будто жив. И опять тело опало… Ты – проигрыватель, на котором крутится пластинка, поскрипывая, ее не снял никто за 30 лет, звуки пропали, а она вертится, потому что есть ты.
Я чувствую, как он рассыпается и перемалывается в пыль. Исчезает, тает, растворяется, как и я в нем, когда я здесь, когда об этом знает только он. И это знание дает надежду на то, что он продолжится еще хоть на чуть-чуть с твоим приходом… хоть на день или на минуту. Городам без людей нужны люди, как кровь вампирам. Или я себя просто тешу этим и обманываю. Я прихожу сюда быть теми, кого здесь давно нет… я чувствую их боль, но и их счастье, каким оно было до той самой… этой апрельской ночи. Чувствую до сих пор.
#chornobyl30years
Я пам'ятаю, як це все було 30 років назад. Майже вся родина по батькові тісно пов'язана з будівництвом електростанцій, в тому числі й Чорнобильської. В момент аварії, вся сім'я (крім мене) жила за кордоном, де працював тато. І коли він намагався зателефонувати і дізнатися, як я, зв'язок відразу обривався. Я пішла до татового колеги в сусідній будинок, щоб дізнатися правду. Він сказав, що йшов з Прип'яті пішки, і що все погано, і треба мити під'їзди, і згорнути всі килими, і пити червоне вино.
У Бучі майже всі жителі мали статус постраждалих від Чорнобильської аварії (1-2-3-4 категорій), наше місто було в зоні 4-ї категорії. І за моїми спостереженнями в старих будинках-хрущівках Бучі майже не залишилося чоловіків, яким за 60 років. Усі вони працювали в Південтепломонтаж, відповідно до абревіатури російською ЮТЭМ, їх усіх називали ютеемівцями. Практично всі їхні смерті пов'язані з окозахворюваннями. Мій тато теж помер від цієї біди 19 років назад...
Я плохо помню апрель 86-го.
Зато помню свою единственную в жизни первомайскую демонстрацию - 1 мая 1986 года.
Мама потом рассказывала, как в девятых числах мая встретила во время прогулки со мной и полугодовалой Anastasiia Kalyna участкового врача районной поликлиники. Та в ужасе посоветовала срочно вывезти детей из Киева.
Уже в Хмельницком дед-военный поднес дозиметр к нашим коляске-обувке - и мама с бабушкой долго отмывали их в ванной. Пока тот перестал зашкаливать.
Потом папе дали путевку в Феодосию на море - и это было одно из самых счастливых лет моего детства.
А мама с Настькой остались в Хмельницком аж до ее дня рождения.
Домой в Киев мы вернулись уже осенью.
В 1986-м, 26 апреля мы с бабушкой возвращались с дачи. Мы шли на электричку четыре километра, и бабушка рассказывала мне какую-то сказку или, может, одну из историй из ее длинной и неверояной жизни. Я держала своего любимого игрушечного чешского пупса и вообще находилась в приятной полумладенческой нирване. В какой-то момент прямо посреди бескрайнего поля мы увидели огромную черную тучу. Казалось бы, что страшного в черной туче, тем более, что рано или поздно в конце апреля может случиться гроза. Но мы вдвоем - и я, совсем ребенок, и моя бабушка, всю жизнь проработавшая в Академии Наук и пережившая и расстрел отца, и войну, и голод, и репрессии, вдруг почувствовали дикий животный ужас.
Мы бежали по этому странному полю, под этой непонятной огромной тучей и мечтали об одном - наконец-то добраться домой.
Только поздней ночью, когда мы благополучно доехали в Киев и уже почти забыли то аномальное облако, мы узнали, что мой 28-летний папа весь день участвовал в эвакуации детей из школ в Припяти. Он вернулся домой в ужасе и шоке, потом опять уехал туда, и я помню только какие-то чудовищные цифры на приборе, который замерял уровень радиации на его одежде.
Мой папа умер при странных обстоятельствах в возрасте 50 лет. Я до сих пор не знаю наверняка, было ли это связано с теми окаянными днями, но подсознательно всегда, когда слышу слово "Чернобыль", думаю о нем. Та черная и очень страшная туча, к счастью, прошла мимо нашей дачи и вообще мимо Украины - куда-то на Беларусь или дальше. И я тоже всегда думаю о жертвах этого рукотворного облака, когда слышу слово "атомный взрыв".
И я очень надеюсь, что больше никто и никогда в этом мире не увидит подобных туч.
Я этот день запомню лишь постфактум - раньше, чем многие, но уже после майских. И писк этого дурацкого дозиметра, и всё равно никому ничем не помогшие, слишком поздние меры эвакуации - которых и не могло быть из столицы союзной республики. Только эти советы: закрытые форточки и влажные тряпки у входа. И еще - на всю жизнь полученная любовь к грибам, из-за депривации.
А потом - много интересного. В бесконечной пионерлагернорй смене чуть не потерял слух - не музыкальный, но всякий. Спасли, в последний момент. Продление привычного ада школы на летнюю смену. Но - это детско-интересное. А истинный масштаб происшедшего даже летом 1986-го был не понятен.
Да и сейчас не понятен. А как было бы, если бы не они - не знаем. Так важно, что они были.
Этой ночью 30 лет назад случилась непоправимая трагедия - авария на Чернобыльской АЭС, приведшей к техногенной и экологической катастрофе, самой крупной за всю историю человечества. Трагедия, поломавшая судьбы, жизни и здоровья сотням людей, создавшая 30-ти километровую зону отчуждения и, по некоторым оценкам, развалившая Советский Союз. Этот день невозможно забыть. О нем нужно помнить.
Всю ночь и сегодняшний день СТРАНА.ua будет ведет репортаж в режиме реального времени. Так, как если бы катастрофа случилась прошедшей ночью.
А я в тот год поступала в киевский университет. И помню полупустые улицы. И город в отсутствии детей. И ещё такую осторожненькую мысль: как хорошо, нет толп, прекрасно, всё-таки, жить в полупустом городе, и конкурс будет небольшим на журналистику!... Дура.
Вокруг активно пили красное вино. «Рекомендовал американский врач, оно радиацию выводит».
А через год моя тётя тихонечко рассказывала, что кладбища тесны – чернобыльцы умирают. Много молодых, тех, кого первыми бросили в пекло и они лопатами сбрасывали с крыши куски радиации, а не обгоревшее покрытие…
Уже в начале мая умерли лейтенанты-пожарные Владимир Правик и Виктор Кибенок. Я почему-то отчётливо помню эти фамилии, даже гуглить не надо…
Умирали они в Москве. Из 13 человек, лечившихся там, погибли 11. Их лечили по методике доктора Гейла, которая оказалась ошибочной. Тем, кто лечился в Киеве, повезло больше. Если можно так сказать…
А ещё мы со знакомым подъезжали к 30-километровой зоне - нам было интересно смотреть, как проверяют автобусы, как измеряют дозиметрами уровень радиации…
Никто не знал, что делать, как защищаться. Слухи и слухи. Вакуум.
И невозможно было купить билеты на поезд в Одессу – вывозили детей. Вокзалы, переполненные детьми…
Книжку Светланы Алексиевич Чернобыльская молитва я прочитала почти сразу, как она была опубликована. Даже не прочитала, проплакала.
Стране никогда не нужны были люди…
Ще одним моїм здобутком з Книжкового Арсеналу є Чорнобильська молитва Світлани Алексієвич. Давно хотіла прочитати, а якось випадо саме зараз. Вражають розповіді людей про те, наскільки, наскільки вони не уявляли небезпеки радіації, як не вірили в шкоду. Це просто сага про те, як люди не мали жодного впливу на обставини, в яких жили. Живучи прямо біля ЧАЕС, навіть не мали найпростіших базових знань про ризик радіоактивного зараження.
В кожного свій Чорнобиль. Своя цяцька-болячка. Я був достатньо малим, щоб не потрапити тоді на ліквідацію як солдат, однак достатньо дорослим, щоб зрозуміти, що сталося те, після чого мій світ вже не буде таким як був.
Я багато разів бував в Зоні. Багато фотографував. Багато писав. І замальовки, і оповідання і навіть повість. Не зважаючи на зміни «вгорі» міністерств і відомств у мене в зоні багато друзів. Я щиро бажаю їм довгих років життя, а всім нам і нашій землі якомога менше схожих експериментів.
Зона відчуження це живий приклад того, як легко все вграти і як майже неможливо нічого відновити. Бережіть одне одного.
Ми всі сьогодні згадуємо Чорнобильську трагедію. Цей жах, який відбувся з нами за ці всі роки - це життя в музеї Радянського союзу. В агонії розпаду він поставив собі на нашій території і в нашій пам'яті величезний музей. Це музей системі, в якій немає місця людині. Є об'єкти, є терміни і відтермінування, є процеси і експерименти, є організми, що підтримують існування цієї системи, а людини немає. І я не лише про зону відчуження (хоча вона, звісно, квінтесенція цього музею). І ось цим музеєм система ця живиться, продовжує своє існування. І ми продовжуємо життя в цьому музеї системі, якій людина не потрібна. А також їй не потрібні конкуренти. Навіщо музею совковій системи інші музеї, до яких можуть докопатися люди? Навіщо усі ці культурні шари і черепки, і що там ще закопане під асфальт - воно може нагадати життя без системи, тому краще винайти спосіб знищити це все. Наприклад, збудувати там паркінг для корисних системі організмів і їх засобів пересування.
Ось такі мені думки приходять, коли я спостерігаю історію зведення під михайлівською площею, в зоні, що охороняється юнеско, паркінг. І ось це відео - про те, що можна було б зробити для людей за ці самі ресурси. І чого не буде зроблене, доки існує музей цій системі.
У нас вообще-то полный календарь дат, которые иначе, чем "херня какая-то" не характеризуются. Памятную дату я воспринимаю только в одном контексте: если она формулируется, как "мы тогда всех героически победили".
Сегодня день памяти героев чернобыля. В случае со всеми прочими датами героизм нестопроцентный. Ну мы ж все в реальном мире живём, знаем, что половина победы - в ошибках противника или во всяких случайностях, лопнула подпруга - армии конец.
В случае с Чернобылем ошибок противника быть не может. Радиация не умеет ошибаться, просто херачит тебя насквозь и пи*дец.
И когда вместо того, чтобы разбегаться во все стороны, берутся откуда-то левые люди в резиновых халатах и противогазах, которые ни от чего защищают, и лезут завинчивать вентили и засыпать все цементом - это очень круто и самое героичное, что может быть на свете. Все знают, что умрут, но лезут с лопатами валить радиацию, и в итоге таки её валят. Тут есть чему поучиться.
Все умрут. Не все живут.
А это – видео, которое с помощью дрона снял в 2014 году видеограф Дэнни Кук
Фото: Фото: Игорь Костин/РИА Новости