Украинские русские
Уважаемые читатели! Хочу представить вам своего нового блоггера, главного редактора журнала «ПолитикHALL» Ольгу Михайлову. Не настаиваю, но советую: почитайте, это интересно.
Французская революция и эра Наполеона казались мне когда-то столь увлекательными, что ради изучения их я отправилась поступать на исторический факультет. А через годик-другой, уже соприкоснувшись с настоящими историками, услышала совет завязывать с французской историей: нашему человеку ничего там не нарыть. И правда, французский историк всегда будет понимать своих предков лучше меня, у него будет шире документальная база, органичное знание языка – тоже важное подспорье, а еще преемственность крови дает выход (можно предположить, но нельзя опровергнуть) на некое иррациональное знание «своего».
Я сочла за лучшее заняться украинской историей. Правда, автором одной из глубочайших монографий по моему предмету оказался француз Даниэль Бовуа. В прошлом году его книгу премировали на Львовском книжном форуме, вопреки пассивному противлению профессуры в жюри. Ученые мужи считали первостепенным премировать своих соотечественников, невольно иллюстрируя идиому «свій до свого по своє».
Невольно – потому что они были вне сомнений, кто «свій» и что «своє»: этнические украинцы представляли рафинированную украинскую культуру Львова в независимой Украине. Но у русского в Украине есть несколько вариантов ответа на подобные вопросы. А если есть варианты, то значит, из них можно выбирать.
Собственно выбор идентичности – очень современный выбор. Он как индикатор проектного общества; то есть такого, где критическая масса людей соглашается со смысловым наполнением новой идентичности. Но в традиционном обществе все иначе, идентичность в нем не выбирают. Цыгане не выбирают, быть цыганами или не быть; а вот американцы в подавляющем большинстве этот выбор сделали в последних трех поколениях. Украина же несет в себе и проектное начало, и традиционное.
В картине мира традиционного общества чужой всегда остается чужим, и всегда найдется почему: то кровь другая, то сказки детства. С чужим можно дружить против третьего, но рядом со «своим» он всегда в проигрыше. Случается, усыпленная добротным украинским языком бдительность «человека традиции» обнаруживает чужого по какой-то детали. Как же сразу меняется интонация! А с ходу-то не всегда понятно: расовый тип украинца размыт. И в немалой степени потому, что Украина представляет собой не только объективную реальность, но и субъективную; она формировалась лишь в какой-то мере спонтанно, но в определенной степени как проект. И даже ряд проектов.
Достаточно вспомнить, что сам термин «украинцы» закрепился на Западной Украине в результате целенаправленной пропаганды идейной интеллигенции. Как самоназвание лишь в начале ХХ века он сменил «русинство». А идейные предтечи Народного Руха, Громады ведут генезис от украинофильского политического манифеста польских активистов… Об этом не любят вспоминать приверженцы традиционного общества. Но подобный фактаж очень греет душу всякому, кто стал украинцем в результате осознанного выбора, даже если это 100-процентный украинец по происхождению.
Выбор этот, конечно, политический. Хотя иногда он выглядит как выбор культурный. Юрий Макаров и Лесь Подервянский не могут похвастаться чистотой украинской крови (да и не делают этого), а свою причастность к украинству материализуют в культурный продукт. Может быть, потому что они принадлежат поколению, которое не мыслило Украину как политический субъект. Она стала таким после Майдана. Культура отслоилась от политики: Янукович выучил украинский.
Украинский язык на Майдане освоили многие, но не все. А вот Гимн Украины выучили все, кто не знал его до этого. Массированная украинизация Майданом носила однозначно политический характер. Смысловое наполнение новой идентичности готово было сорваться с языка, – и даже с проблемы языка!
Русскоязычные не были чужими. Не язык, не кровь и не украинская культура были цементирующим моментом. Цементом был принцип верховенства народа над властью, а не власти над народом. Следуя этому принципу, по разные стороны баррикад оказались не только украинцы Галичины и Донбасса. Не только Украина и Россия. Был еще один водораздел – между русскими, принявшими те события, и русскими, их отторгнувшими. Последние особенно остро в дни Майдана ощутили причастность к российской политической культуре. Да и к русской культуре вообще. А их братья по крови с другой стороны баррикад – к какой культуре им тяготеть, спрашивается?
Стоять на позициях русского языка как второго государственного как-то не к лицу – это движение инспирируется Кремлем. Напишешь книгу на русском – премию получишь, опять-таки, только по этим же программам. Русскоязычная современная культура воспринимается все больше как проблема, а не как ресурс. А проблемы не нужны никому. По этому принципу государству Украина оказались не нужны философы Киевской школы начала ХХ века – Бердяев, Шестов, Булгаков… Что ж, охотники подхватить это наследие, присвоить его – наготове. И касается это не только наследия, но и талантов наших современников.
Наиболее идейным и последовательным остается проявлять себя в культуре украинской. Сейчас это требует большего погружения, большей достоверности, чем в катакомбных условиях застоя. Ощутимее бонусы – жестче конкуренция. Но русскоязычные в неравных условиях с теми, кто органично владеет языком. Как рядом с французами – киевлянка, мечтавшая об открытиях во французской истории. Впрочем, есть Бовуа, есть Ешкилев…
А Майдан был и остается шансом на проект «Украина», в котором идентичность формулировалась бы через идейную общность, а не через общность крови или даже культуры. И я не могу себе приказать забыть эту мечту. Хотя в ней есть приметы проекта под названием «Советский человек». Этот проект подразумевал наложение гражданственного поверх национального. Как и американский проект. И как моя любимая Французская революция, как Наполеон, несший свободу на штыках своей гвардии всем народам.
Фото fs-volh.vo.uz
