Игра в бисер
Я вырос в типичной для людей моего поколения информационной ситуации. Когда официально нам попадалась только купированная, неполная, отцензурированная информация. Главными критериями были идеологическая правильность (отсутствие антисоветчины), табу на нюансы секса и гомосексуализма (хотя уголовная статья за гомосечину никогда не вызывала у меня внутреннего протеста), и запрет на этнические (прежде всего - еврейские) моменты.
Сразу оговорюсь: я терпеть не могу, когда сегодня обсирают советское прошлое, причем, как правило, либо те, кто тогда преуспевал, либо же кто вообще тогда не жил за молодостью лет. Всяко было – и хорошее, и плохое. Только за прослушивание песен «Битлз» никому никогда не загоняли иголки под ногти в подвалах КГБ, это уж точно.
Но получить полную, всестороннюю, системную информацию по интересовавшим темам было реально трудно. Ведь жизнь не укладывалась в рамки идеологических догм. Ни в нашей родной стране, ни тем более за рубежом. Вот и приходилось трудиться Министерству правды, подгоняя реальность под последние директивы. То какой-либо прогрессивный иностранный писатель, выразивший антисоветские взгляды, резко рождался в буржуазной еврейской семье. То какой-нибудь преуспевавший советский актер линял за бугор, и фильмы с его участием приходилось изымать из проката. В таком духе, в общем.
Так, например, я вырос на книжке спортивного журналиста Стива Шенкмана «Восемь, девять, аут…» (1965) о профессиональном боксе. Там был потрясающий рассказ «Перчатка» о первом чернокожем абсолютном чемпионе мира Джеке Джонсоне. О его трудном пути к успеху, о завоевании титула в борьбе с расистами, о великом матче с Джеймсом Джеффрисом, которым, собственно, и заканчивался рассказ. Но там не было ни слова о дальнейшей судьбе Джека. И уж, тем более, о других нюансах его славной жизни, о которых я прочел только тридцать лет спустя.
Конечно же, не мог Стив Шенкман, даже если и знал сам, написать о том, что Джек Джонсон был таким парнем, по сравнению с которым Сони Листон или Майк Тайсон покажутся паиньками. Джек принципиально построил свою карьеру на расовой ненависти. Он был офигенный черный плохиш: публично крутил романы только с белыми женщинами, держал в Чикаго ночной клуб, кутил так, что всем было душно, катался в роскошных лимузинах и всячески дразнил своих соперников, тщательно следя за повышением, как бы теперь сказали, капитализации своего имени. В том же сборнике, в рассказе о великом Джо Луисе, было упомянуто о его поражении в первом бою против немца Макса Шмелинга. Но ни слова не было о том, что именно ветеран Джек Джонсон, после того, как его не взяли из-за дурной репутации в команду Луиса, предложил свои услуги Шмелингу и подсказал ему, как побить Луиса. Джек Джонсон и ушел из жизни в своем стиле – разбился на новом «Форде» (каждый год ему дарили новую модель), торопясь на матч с участием Джо Луиса. Не было также упоминания и о том, что главным агитатором за матч «Великой белой надежды» Джонсон – Джеффрис был ни кто иной, как любимец советской молодежи Джек Лондон. Ну, как же можно было представить автора «Мартина Идена» расистом, призывавшим Джима Джеффриса навсегда стереть золотозубую улыбку с лица наглого негра.
А вот другой случай, образец чистого искусства, без всякой политики. В 1971 г. ко мне попала книжка австрийского журналиста Курта Частки «От Заморы до Яшина» - о лучших вратарях в истории мирового футбола. Там в статье об австрийском вратаре Руди Хидене (возможно, память меня подводит, и то был сам Рикардо Замора) была такая фраза: «Из форвардов, против которых мне довелось играть, наибольшее впечатление на меня произвели Синделар, Ханда и Када». С Матиасом Синделаром вопросов не было сразу же, поскольку о нем, великом австрийском форварде по прозвищу «Моцарт футбола», говорилось в той же статье о Руди Хидене. Кто такой Када, я узнал в тот же год из справочника «Все о футболе». Карел Када (его настоящая фамилия была Пешек, а Када - прозвище) был капитаном сборной Чехословакии в 20-е годы, играл за пражскую «Спарту» и считался лучшим центральным полузащитником Европы своего времени. Именно Када в качестве капитана сборной Чехословакии увел свою команду с поля на 43-й минуте финального матча Олимпийского футбольного турнира 1920 г. в Антверпене против сборной Бельгии – в знак протеста против откровенно необъективного судейства со стороны 63-летнего англичанина Джона Льюиса.
Итак, с Синделаром и Кадой все было ясно, оставался загадочный Ханда. Не скажу, что все эти годы я только о нем и думал, но загадка меня мучила.
И вот уже в эпоху Интернета и всезнающего Google я возобновил поиск истины. На футболиста Ханду не было никаких ссылок. И тут меня осенило, ведь переводчик просто мог неправильно транскрибировать фамилию! Поиск Janda тут же вывел меня сразу на двух кандидатов – конечно же, по фамилии Янда. Ну, обычные чешские дела – Jaromir Jagr, не в Испании же дело было. Антон Янда, защитник сборной Австрии, игравший в одной команде с Хиденом, отпал. Зато Антонин Янда-Очко, форвард чешской «Спарты», выступавший вместе с Кадой, в том числе и в том роковом олимпийском финале, и оказался тем самым Хандой, впечатлившим Руди Хидена и не дававшим мне покоя долгие годы. Вот так.
И по сей день я не устаю радоваться доступности полной и объективной информации, которая молодым кажется такой естественной и единственно возможной. Если бы они еще и пользовались этой доступностью. Сладок был запретный плод. А когда все стало можно – ешь, не хочу, вот и не хотят. А я по-прежнему балдею, сводя счеты с собственной молодостью, узнавая новое о старом, полное о частном, уточняя не совсем правильное и т.п. Зачем питаться кем-то навязанными мифами, когда можно без проблем узнать истину и увидеть полную картину.
