«Что ты делаешь сегодня вечером?»
Серое. Потом – сиренево-серое утро. В голове у Тариела вертелась фраза из Галактиона Табидзе: «Мои горы сливового цвета…» «Мои горы…» Январский мороз сделал хрустящими кромки луж. Очень холодный выдался январь в Тбилиси. Давно теплый город не видел такого. Горы над крепостью Нарикала слегка присыпало снегом. Именно это слово: слег-ка… Серебристое, холодное, с примесью бледно-лилового, и хрустящая изморозь под ногами. Вот так начинался этот день. Тариел шел по улице Горького. На площади, за памятником писателю с юношеским чубом (этот молодецкий вихор даже в бронзе остается белобрысым) он свернул вниз, к храму Александра Невского. Если бы в храме в тот день шла служба, непременно заглянул бы. Но службы не было, да и время не то. Проходя мимо собора Тариел подумал: «вот если бы там сейчас пели…» Он представил как горят свечи у иконостасов, как православный священник курит ладан, и борода у этого священника редкая, сама как будто дымчатая… От этого образа ему стало тепло, и из-за нахлынувшего вдруг ощущения тепла Тариел поежился… Через секунду, когда образ улетучился, он все также шел по улице, хрустя подошвами по ломкому, острому льду. Тариел шел к реке. Он решил повторить тот маленький маршрут, по которому они вчера шли с Маро. Раньше он никогда не провожал ее домой – только до угла улицы, ведущей от реки вверх, в район Плеханова. Там она всегда останавливалась. Она первая. Всегда – она… Она как бы говорила: «стоп, дальше нельзя» и они говорили еще с полминуты, прежде чем она махала ему рукой и шла дальше одна. Но вчера она не остановилась на том, старом месте и они прошли вместе еще несколько кварталов. Вчера он проводил Маро до входа во двор! Не внутрь двора, но до ворот. Вот… до этих самых. Тариел уже дважды за утро проделал этот маршрут. Подходил к воротам, стоял возле них, потом быстрым шагом к реке, срезая крюк, а дальше почти бегом, не тратя времени на участок дороги по которому они еще не ходили вместе с Маро; бежал дальше, запыхавшись, через реку, мимо Сухого моста – к консерватории и оттуда, только теперь уже медленно, чинно, так же как вчера, а может и еще медленней, снова – в сторону ее дома… Маро. С первого курса – Маро. Никого и ничего – только Маро. Вся музыка мира – Маро. Песнь песней – Маро… На том месте у моста, дальше которого нельзя, они всегда останавливались и говорили. (Или не говорили? Ведь он часто, в эти последние полминуты перед прощанием, просто стоял рядом, отвернув голову в сторону реки и стараясь не смотреть на нее). Он никогда не пытался настаивать, предлагать «давай я пойду с тобой» или хотя бы, вопросительно, «я проводил бы тебя, да?» или (совсем уж немыслимо) шутливо произнести «когда будем знакомиться с мамой?» Нет, Тариел никогда не сказал бы такого… Но вчера все было по-другому. Она не остановилась, даже не замешкалась на том, старом месте. На углу дороги возле старого платана он чуть было не споткнулся, когда неожиданно оказалось, что дальше позволено идти вдвоем… И они шли. Мимо бесчисленных маленьких лавчонок, мимо пекарни со свежим горячим хлебом; мимо тех мест, которые были по соседству, а потом почти рядом с ее домом, и, наконец, возле самого дома… Только у входа во двор она остановилась, чтобы попрощаться. «Теперь уже я не буду останавливаться там, за мостом!.. Теперь у меня есть НОВОЕ МЕСТО!» – торжествующе думал он. «Маро, спасибо, что разрешила проводить тебя», «Маро, извини, а как ты думаешь, мы завтра увидимся в консерватории?» «Маро, ты не хочешь еще погулять немного?» «Маро, я очень давно хотел сказать тебе, Маро…» – несколько фраз крутились в голове у Тариела, но на кончике языка была другая – обыкновенная, как попросить хлеба, как наклонить голову, чтобы выпить воды… Сияющий Тариел, самый смелый в мире Тариел… Он больше не выбирал выражений: «Маро, что ты делаешь вечером?» – спросил он. «Я встречаюсь с одним человеком, Тато» – ответила она. Я встречаюсь с одним человеком, Тато. Я встречаюсь. С одним человеком. Я встречаюсь… Пока они прощались, и Маро уходила вглубь двора, эти слова звучали для него просто как «сегодня я встречаюсь с одним человеком», но стоило ей исчезнуть из поля зрения, как Тариел подумал: «Что она имела в виду?» На следующий день, пройдя три раза от ее дома к консерватории и обратно, он пропустил все занятия. «Ты что, не знал? Она — девушка Джохадзе» – сказал ему друг. «Какого Джохадзе?» – спросил Тариел уже механически, не воспринимая больше никаких слов. «Сына Цотне Джохадзе, Большого Дато» – ответил тот, как будто все должны были знать кто это. Тариел отвернулся. «Пойду я…» – сказал он. «Ты что, расстроился? Все знают, кроме тебя… Эй, ты куда? Что ты делаешь сегодня вечером!?» – кричал ему вслед друг. «Сегодня мой старый в баню идет, слышишь? Заходи ко мне, найдем что-нибудь в погребке!» Тариел не слышал. Он шел… Теперь уже не по улице, которой они шли вчера с Маро. Скорее, скорее, мимо парка, поскальзываясь на застывших лужах. Он пробежал мост, к тому месту, где… Дальше он свернул направо, под мост. Что он скажет Маро?.. Он скажет: «Маро, я знаю, что есть кто-то, но…» Нет, он скажет «Маро, мне один человек сказал…» Нет, просто, «Маро…» Он скажет ей: «Микуархар, Маро…» Я люблю тебя, Маро. Он просто скажет… «Эй ты!» – крикнул кто-то за его правым плечом. Тариел обернулся. Там стоял один. Высокий. Большой. «Дато…» — подумал Тариел. «Ты что, ухаживаешь за моей девушкой?» – спросил высокий. ... продолжение -- на сайте http://chtivo.org/archives/507
