90 лет одиночества. Памяти Александра Солженицына
В ночь с 3 на 4 августа на 90-м году жизни умер Александр Исаевич Солженицын. Президент Украины Виктор Ющенко выразил соболезнование российскому президенту Дмитрию Медведеву в связи с кончиной «вермонтского старца». Ющенко, впрочем, не пользовался метафорой. И его можно понять: мало кто знал, что Солженицын до сих пор жив, и уж точно мало кто знал, что он был еще так молод. Я, например, думала, что ему больше ста – и не только потому, что медийное влияние Александра Исаевича было влиянием старца в достоевском смысле, а потому, что старчество как духовное и интеллектуальное явление (слава тебе, Господи) умерло еще в начале ХХ века.
Грустно, но Солженицын никогда не был по-настоящему старым, как не был он и молодым – лагерная чума, ворвавшаяся в интеллигентскую жизнь 60-х, перекроившая жизнь десятков, а то и сотен людей по новому медийному стандарту – он как бы был и его как бы не было. О нем не рассказывали анекдотов, и упаси Боже, чтобы кому-то пришло в голову рассматривать его проживание на даче Ростроповича – Вишневской как некий тройственный союз.
Солженицын вошел в жизнь простых советских людей как «человек из народа», не только не имея с народом ничего общего, но и бесконечно издеваясь над ним – а это, разумеется, порождало нормальный комплекс вины что у успешного сталинского музыканта, что у западного (из первой волны эмиграции) издателя, что у простого школьного учителя, прочитавшего «слепую» машинописную копию, например, «Архипелага ГУЛАГ» и домыслившего то, чего там не было.
В России смерть Солженицына была новостью дня. Наиболее популярные украинские телеканалы и сайты уделили ей ровно столько же времени и места, сколько рождению потомства у самой жирной панды Китая. Я не буду спорить с таким выбором главных редакторов украинских СМИ: я действительно не знаю, кто интереснее – панда или Солженицын. Но шила в мешке не утаишь – и та, и другой для медиа равнозначны.
Извращенческий формат советских, а со временем – и постсоветских СМИ сначала превратил Солженицына в главного народного страдальца (а ведь были и Шаламов, и Мандельштам, и украинские и разные другие националисты); затем ребрендировал его в «самого успешного диссидента СССР» – а мало кто реально оставался на свободе после публикаций на Западе, да и там обличителям советского строя жилось несладко, – после чего попытался вернуть его в качестве мыслителя планетарного масштаба и духовного лидера нации, а в результате сделал из реального писателя со спорным как для ХХІ века дарованием пародию не то на Льва Толстого, не то на Ленина и Николая II в одном лице. Надо сказать, что новопреставленный умудрялся соответствовать последнему варианту медийной трактовки своей жизни с достоинством лагерного доходяги.
Лично мне Солженицын – не чужой человек: 15 лет назад на вступительном экзамене в вуз я сообразила выбрать его творчество в качестве темы для сочинения. Тогда, в начале капитализма, разумеется, невозможно было отказать Александру Исаевичу в популярности и облажаться в трактовке его творчества.
Уже тогда все, что можно было говорить о нем, укладывалось в покойницкую формулу «или хорошо, или ничего». Многие люди сделали и сделают на этом карьеру. Ведь любым проявлениям фриковства со стороны Солженицына вроде «Как обустроить Россию» или всех одновременно частей «200 лет вместе» так (кстати, к счастью) и не удалось достичь высот, заложенных в последних работах его украинского конфидента Левка Лукьяненко или давних песнях Егора Летова.
иллюстрация: 2krota.ru
