«Хороший журналист – это живой журналист»: Ирина Ромалийская рассказала о работе в Грозном
Ирина Ромалийская, журналист «Громадського радио», уже несколько дней находится в Грозном, где должно было состояться заседание суда по делу украинцев Карпюка и Клыха, которых правозащитные организации признали политзаключенными. Дело против Клыха и Карпюка, судя по всему, сфабриковано. Их обвиняют в участии в военных действиях в Чечне в 1994–1995 году против российских военных, однако они отрицают обвинения и заявляют о применении к ним пыток. Карпюка арестовали на территории России в марте 2014 года, Клыха — в августе того же года, и с тех пор оба украинца находятся практически в полной изоляции. Процесс над украинским гражданами освещается в наших СМИ крайне скудно.
«ДМ» поговорил с единственной украинской журналисткой, которая поехала на суд в Грозный.
— Ирина, почему после освещения суда над Надеждой Савченко вы решили поехать в Грозный на суд над Станиславом Клыхом и Николаем Карпюком?
— Изначально я решила ехать на суд именно к Карпюку и Клыху, потому что у нас этот процесс совсем мало освещается. Понимаю — далеко, дорого и, наверное, страшно. Но ехать нужно. Коллега из российского бюро «Радио Свобода» Антон Наумлюк тоже собирался. Он сам находился в Донецке Ростовской области и подсказал неплохой вариант дороги — автобусом из Ростова-на-Дону, так выходит значительно дешевле. Поэтому я решила заодно и на процесс Савченко съездить, хотя особой надобности в этом не было: там, как мне казалось, уже хватало журналистов. Но оказалось, что и там недостаточно — судя по звонкам из разных редакций. Ну и немаловажный фактор — мне очень помогла в организации поездки и во всем другом моя близкая подруга и один из лучших журналистов нынешнего ТВ — Алена Лунькова.
— Возникали ли у вас какие-то трудности при организации поездки?
— Нет. Главное — найти редакцию, которая оплатит часть затрат. В остальном — все оказалось проще, чем предполагалось. Сначала я отправила документы на аккредитацию в российский МИД. Спасибо замечательному Егору Сковороде из проекта «Медиазона» (кстати, он был среди журналистов, ехавших в Грозный в автобусе, сожженном в Ингушетии), который согласился встретить мои документы, отнести их в МИД и забрать их потом. Аккредитацию в МИДе получила вообще без проблем, в течение четырех дней. Затем я разослала письма в суды, и с собой взяла оригиналы.
— Как к вам относятся местные, когда узнают, что вы журналист из Украины?
— Местные в Грозном? Хорошо. Улыбаются, предлагают помощь. Но, честно говоря, общения с местными мне тут как раз не хватает — постоянно в работе, просто нет времени.
— В Грозном есть еще украинские журналисты, кроме вас? Как ведут себя российские журналисты, если они там есть?
— К завершающемуся этапу дела Савченко, мне кажется, внимания достаточно. А вот к делу Карпюка/Клыха — мало, конечно. Знаю, что «ТСН» («1+1») здесь снимали, и, по-моему, все. Но, опять-таки, понимаю причины — далеко и дорого. Кроме меня здесь есть еще ребята из российского и украинского бюро «Радио Свободы», есть журналисты из «Граней.Ру». Российские журналисты ведут себя прекрасно, если говорить о том же Антоне Наумлюке или ребятах из «Медиазоны». А россиян, которые работают на федеральных каналах, я предпочитаю не называть журналистами и коллегами. Кстати, замечательную фразу на одном из заседаний суда Савченко сказал главный редактор «Медиазоны» Сергей Смирнов. Боюсь, не дословная цитата, но что-то типа: «Это я — российский журналист. И я буду решать, кто тут еще российский журналист, а кто дерьмо!» (да простит меня Сергей, если я его слова не точно передала).
В Донецке по вечерам общались с коллегами из «Дождя», «Новой газеты», «Медузы», «Эха Москвы», опять-таки из моей любимой «Медиазоны» — это интересно. В Грозном я работаю на пару с Антоном Наумлюком. Он всячески помогает, конечно, подсказывает какие-то вещи, о которых я, — журналист, живущий и работающий в иных реалиях, — просто не догадалась бы.
— Вы имеете возможность связаться с нашими заключенными? С их адвокатом? Какие условия у них, на что они жалуются, нужна ли им помощь и какая?
— С Клыхом и Карпюком связаться, конечно же, невозможно. Общаемся здесь только с их адвокатами и родственниками. Очень надеюсь, что 17-го мы попадем на заседание суда по апелляции относительно продления ареста, и там сможем увидеть Станислава и Николая. Помощь нужна. В первую очередь родным — по меньшей мере, финансовая, я писала об этом в блоге. Также нужна помощь адвокатам и самим ребятам — нужны свидетели из Украины, которые смогут подтвердить, что в конце 1994 — начале 1995-го Клыха и Карпюка не могло быть в Грозном. Нужна и моральная помощь — ребятам нужно знать, что о них не забыли. Например, им можно писать письма; сделать это удобнее всего, наверное, через проект «РосУзник».
— Какое настроение у родственников Клыха и Карпюка?
— Все родственники приехали на суд впервые. Мама Клыха постоянно плачет, и это очень тяжело. Братья Карпюка все больше молчат. Все они, конечно, подавлены, особенно стало тяжело, когда узнали, что заседание, ради которого они преодолели эти тысячи километров, переносится из-за неожиданной болезни судьи. Кроме того, им вчера пришлось сделать сложный выбор: они рассчитывали, что после заседания суда попадут на свидание в СИЗО с близкими, которых не видели много времени. Но заседания не было, и адвокаты просили не идти на свидания, потому что в таком случае родных уже не смогут привлечь к делу в качестве свидетелей. А свидетелей у защиты и так очень мало. На данный момент вроде бы решено, что на свидания они не пойдут. Но у каждого чувства могут взять верх, и они могут передумать.
— После нападения на журналистов и правозащитников в Ингушетии вы не опасаетесь за собственную жизнь?
— Страх, конечно, присутствует — я не лишена здорового чувства самосохранения. Тем более, что эту историю я и через себя пропустила особо — как я уже говорила, среди пострадавших есть мой хороший знакомый, Егор Сковорода из «Медиазоны». Кроме того, страха добавляют российские реалии. Например, когда среди ночи в кафе приходит сотрудник полиции с конкретными фамилиями конкретных украинских журналистов и спрашивает, почему они еще не уехали. Когда идешь из кафе и замечаешь за собой демонстративную слежку. Когда машину с украинскими номерами останавливают просто так и потом ДПСники фотографируют твой паспорт на телефон, потому что «у нас приказ такой». Но это все в Донецке (Ростовской области. — Ред.) было. В Грозном такого вроде бы еще не было. Хотя вчера мы заметили машину, которая следовала за нами. Было ли это наблюдением или паранойей — я теперь уже не знаю.
Я постаралась обезопасить себя максимально. Во-первых, запаслась всеми аккредитациями и документами, которые могут спросить (аккредитация МИДа, страховки, редакционные задания, письма от редакции и т. д.). Во-вторых, я стараюсь быть максимально дружелюбной. Да, и делаю «селфи с российским копом», потому что я считаю, что «хороший журналист — это живой журналист». И что моя задача тут — материалы делать, а не чтоб из райотделов меня вытаскивали. Кроме того, в Грозном хожу в длинной юбке, в платке — из уважения к местным, ну и чтоб не привлекать к себе излишнего внимания.
Фото: Facebook
