Игорь Левенштейн: "Я по определению - нарцисс, бахвал и пижон"
В дни январских медийных каникул Дуся решила поинтересоваться, как развивается телевизионная карьера ее любимого блогера Игоря Левенштейна. Разговор постепенно с телевидения перешел на другие темы и вышел на экзистенциальный уровень. Впрочем, Игорь говорит, что с ним всегда так.
- Ты объявил на блоге о своем телевизионном проекте «Футбол и бизнес», но сам к этой теме потом не возвращался. А у меня дома нет канала UВС, и я, увы, тебя на экране пока не видела. Так что там у тебя? Как протекает футбол, и превратился ли он в бизнес?
- Я думаю, ты немного потеряла. Тем более, что у тебя есть возможность общаться со мной в жизни, где я могу быть куда более естественным и веселым, чем на экране. Если же по существу, то программа стартовала в начале ноября и потихоньку набирает обороты. Как дальше будет - время покажет, есть нюансы. Но, честно говоря, я без особой серьезности отношусь к этому проекту. Я ведь предупреждал, что это для меня не поворот судьбы, не источник дохода и не служение великой цели. Так, вроде хобби. А уж бизнесом я это назвать не могу даже из вежливости.
- Почему же ты за это взялся?
- Просто потому, что мне это нравится, мне это интересно, у меня это получается. А делать то, что тебе нравится, большая роскошь. Я в этом убедился за долгую трудовую жизнь. И потом - просто мне приятно видеть себя по телевизору. Я же Лев по знаку, к тому же родившийся в год Петуха. То есть, по определению - нарцисс, бахвал и пижон, падкий на комплименты.
" Я по определению - нарцисс, бахвал и пижон, падкий на комплименты"
- И что, много было комплиментов?
- Хо-хо! За это краткое время я успел узнать о себе много нового и интересного от своих друзей и знакомых. В частности, что я в кадре слишком провинциально-интеллигентен, что я по-советски статичен и сдержан, что у меня певучие еврейские интонации, что я сплю в кадре, что мне следовало бы делать телодвижения, противоречащие механике человеческого тела, как это принято у современных ведущих, и прочее. Больше всего мне понравилось замечание моей старой запорожской подруги, которая как раз и отметила мою провинциальную интеллигентность. Она мне сказала: Игорь, сегодня на телевидении надо быть сукой. А я только развел руками: куда мне деваться, если я на самом деле и есть провинциальный интеллигент. А сукой я не смогу стать, даже если очень захочу. Для меня вообще важно быть адекватным. Начнешь пыжиться - будешь смешным и нелепым. Так что посплю еще в кадре.
- Скажи, а не было ли у тебя опасения, что после всех гадостей, которые ты пишешь на блоге, тебе самому придется получить критику в собственный адрес уже в качестве телеведущего?
- Естественно, я это понимаю. И выход у меня один: не подставляться, то есть быть уместным и компетентным. Для меня вообще публично обосраться - вещь невыносимая, поэтому стараюсь соответствовать. Но поскольку я не косноязычен, не говорю глупостей и выгляжу, надеюсь, пристойно, то и пищи для критики дам немного. К тому же вряд ли так уж много народу смотрит канал UВС...
- Как тебе этот канал?
- Довольно смешной. Это же такой маленький нишевой канал. И, как я уже потом выяснил, со сложной судьбой. Я не хочу обсуждать структуры, с которыми сотрудничаю, но скажу одно: установка руководства канала на то, что все программы должны зарабатывать и приносить деньги, мне кажется не совсем оправданной. Все-таки сначала надо раскрутить программы, создать продукт, за который не стыдно просить денег... Но у меня нет иллюзий типа того, что другие каналы представляют собой рай земной.
- Это же не первый твой телевизионный опыт?
- Да уж... Я проработал на телевидении почти десять лет. Дело было в моем родном Запорожье на первой в городе негосударственной телекомпании «Хортица», ныне покойной, к сожалению. И, кстати, эта компания дала миру таких известных телеперсон, как Влад Ряшин и Валентин Коваль, генеральный директор М-1. Впрочем, я появился на «Хортице» задолго до них. Вел самые разные передачи: от анонсов программ и фильмов на неделю и спортивных передач до обзоров культурной жизни и авторских программ о кино и музыке. Прекрасное было время.
Благодаря «Хортице» я удовлетворил свое тщеславие и успокоился по этому поводу. Как же: узнавали, автографы даже просили. Но знаешь, четко прочувствовал тогда удивление в глазах людей: как же так, вас по телевизору показывают, а вы в трамвае ездите. Связи между популярностью и достатком не было.
"Для меня вообще публично обосраться - вещь невыносимая"
Собственно, журналистика никогда не была моей единственной работой. С начала 90-х я профессионально занялся еврейской общинной работой. Параллельно с телевидением я был директором еврейского благотворительного центра. Телевизионная популярность помогала решать проблемы по еврейской работе, а еврейская работа кормила и позволяла чувствовать себя независимо и спокойно.
Я ведь в Киев приехал семь лет назад по приглашению - работать директором крупного еврейского общинного центра. Ну, и параллельно думал как-то себя реализовать и в медиа. В первый же день я позвонил Валентину Ковалю, давнему доброму товарищу. Валик, умница, интеллигент, выпускник Гнесинки, в свое время с блеском сменивший клавиши рояля на клавиатуру компьютера, откликнулся сразу же и назначил встречу в кафе «Шапито» возле цирка. Мы с часок поговорили, и на мой вопрос, смогу ли я пробиться на ТВ, он честно сказал: «Тебе ничего не светит. Для того, чтобы пробиться, нужно либо иметь крепкие родо-племенные связи, либо толкать перед собой тачку спонсорских денег». А предложенные мною профпригодность, опыт, телегеничность, эрудицию предложил свернуть в трубочку и засунуть в задницу. Таким образом он избавил меня от иллюзий и сэкономил мое время и нервы.
- Но телевидение тебя все же догнало...
- Еще раньше меня догнала печатная пресса. Я опубликовал несколько материалов о кино в журнале «Кино-Коло», а потом мой друг, институтский одногруппник Саша Виноградов пригласил меня вести в газете «Понедельник» колонку «Книги недели». В контексте этой колонки меня позвали сказать пару слов на телекамеру о Фредерике Бегбедере для программы «Мастер-класс». В процессе несложной записи оператор с ТОНИСа сказал: «А камера вас любит». Я только ухмыльнулся. Потом в эфире посмотрел - да, все еще хорош.
А когда я уже работал в «Газете по-киевски», мне как-то позвонил коллега, с которым мы когда-то работали на Запорожском областном телевидении. Он работал на УТ-1, делал передачи об экономике. И он предложил мне идти к нему, сказав, что можно заказными сюжетами зарабатывать хорошие деньги. Но для меня тогда само понятие «экономика» было полностью закрытой зоной, и отказался. Потом по иронии судьбы мне довелось поработать в двух деловых газетах, а затем именно на экономической волне попасть на ТВ. Но я уже к этому моменту был подкован всесторонне. В общем, созрел.
- Расскажи о твоей газетной деятельности.
- Тут надо отмотать пленку подальше. Я никогда не думал о карьере журналиста. Это советского-то, который не читайте на ночь советских газет? Я, собственно, вообще ни о какой карьере не думал. В советское время я с дипломом учителя русского языка работал десять лет художником-оформителем в самых разных местах. А уже на исходе СССР в 1990 году меня пригласили в новую газету «Запорозька Сичь» художником. Я год с лишним рисовал карикатуры и заставки, а потом как-то написал заметку о нашем киноклубе, где я с момента основания (1977) был одним из главных деятелей. Эта заметка так восхитила редактора, что он предложил мне перейти корреспондентом в отдел культуры. Буквально через неделю редактор отдела ушел к нашим конкурентам, и я сел на его место. Народ вокруг удивлялся, мол, что за х**ня, мы, понимаешь, по двадцать лет в партийной прессе проработали, а тут какой-то жидяра с улицы пришел, и сразу редактор отдела... А у меня на все вопросы ответ был простой: пока вы работали в партийной прессе, я читал умные книжки, беседовал с умными друзьями, учил языки и смотрел хорошие фильмы. Вот и пригодилось. Собственно, с тех пор у меня и сложилось четкое убеждение в том, что журналистика - это не профессия, а журналисты - далеко не лучшие люди в этом мире...
"У меня и сложилось четкое убеждение в том, что журналистика - это не профессия"
Через три года я из газеты ушел на ТВ. Но периодически пописывал. А за год до отъезда в Киев меня пригласили вести авторскую колонку в той же «Сечи». Я же вообще последние двадцать лет работал только там, куда меня приглашали, за одним исключением.
- Что это было?
- «Газета по-киевски». Я уже говорил, что в Киев приехал работать большим еврейским начальником. Но через два года у меня сменилось начальство, и мой общинный центр перепрофилировали в детский, а меня вежливо выкинули на улицу. Поскольку я ничего делать не умею, первое решение искать какую-то работу было связано с журналистикой. Я обратился к маститому киевскому журналисту Михаилу Френкелю, давнему товарищу по еврейским делам. Он позвонил Сергею Тихому, главному редактору ГПК, куда был нужен спортивный журналист. Я поначалу стеснялся, какой из меня спортивный журналист. Но Михаил сказал: на время, перебиться, потом найдешь что-нибудь. А получилось, что перебиваюсь до сих пор, причем с успехом и удовольствием.
- Так, а ты к спорту имел какое-то отношение в жизни?
- Я бы сказал так: продвинутый болельщик. Мой папа занимался тяжелой атлетикой, имел первый разряд, интересовался спортом, выписывал спортивные журналы. Этот интерес я подхватил с раннего детства, даже читать учился по газете «Футбол», которая тогда только начала выходить. Потом она стала «Футбол-хоккей», это было самое дефицитное и популярное издание в Советском Союзе.
Подростком я застал первый чемпионат мира по футболу, который транслировали на СССР по телевидению. Это была Англия, 1966 год. А уж Мексика-1970 с великой Бразилией, с Пеле, это воспоминания навеки. Потом я с удовольствием смотрел, читал, интересовался спортом. Я не был ебанутым фанатом, который ведет статистику или ездит на все матчи родной команды, но всегда был в курсе главных спортивных событий.
Практическим же моим спортом был дворовой футбол. Я играл неплохо, но только пока мы были пацанами. Играть с мужиками на большом поле оказалось тяжело. Да еще с годик я ходил на тяжелую атлетику, папа таки впихнул в «Спартак», где тогда директором был Леонид Иванович Жаботинский. Но я от железа сачковал, все больше играл в баскетбол.
А мой спортивный интерес и эрудиция пригодились спустя много лет. И началось это в ГПК, которая, повторяю, была единственным местом, куда я нанимался. А потом меня только звали, приглашали и соблазняли. Надеюсь, эта тенденция сохранится.
- И какие это были «потом»?
- Основные места работы: «КоммерсантЪ», «Экономические известия» и Weekly.ua. Кроме того, я писал и пишу в разные издания - от «Ринга» и «Профиля» до «Эксперта» и «Детектор медіа». Да и себя вспомни, Дуся дорогая. Ну, и вот, телевидение. Повторяю: надеюсь, эта тенденция сохранится.
"Меня только звали, приглашали и соблазняли. Надеюсь, эта тенденция сохранится"
- А что у тебя было с «Коммерсантом»?
- О, это отдельная история. Я писал на блоге, что «Коммерсант» дал мне два урока. Один - ремесла, там было, чему поучиться. А другой - мировоззренческий. Я понял, что даже за большие деньги не смогу делать то, что мне неинтересно. Кроме того, у меня быстро возник ментальный конфликт с философией «Коммерсанта». Там ведь установка на то, что работа в «Коммерсе» есть высшее достижение в жизни. И тот, кто не сумеет соответствовать условиям этой работы, до конца жизни будет рассказывать бабушкам у подъезда о том, что когда-то работал в «Коммерсанте». Это цитата из Андрея Васильева, великого московского главреда, который запускал украинский проект.
Только я крупно сомневаюсь, что буду рассказывать бабушкам у подъезда именно об этом. Видит Бог, у меня есть о чем с ними поговорить, и до «Коммерсанта» дело может не дойти. Для меня никакие корпоративные ценности никогда не были высшими ценностями в жизни. Знаешь, работ много, а я один.
Я туда пришел на зов того же Саши Виноградова руководить группой «Спорт». Васильев тогда, посмотрев мое резюме, сказал: «Богатая у вас биография». Вскоре мне предложили возглавить отдел «Общество», соблазнив большой по тем временам зарплатой. Я согласился, но быстро пожалел, когда понял, что это не мое. К тому же никто ничего не пояснял, принцип был такой: упал в воду - плыви. И я утонул. Говорят, что о моем взлете и падении до сих в «Коммерсанте» ходят легенды. Я последовательно вернулся руководить группой «Спорт», потом опустился до рядового корреспондента (просто меня удержали коллеги, когда я хотел уйти вообще в никуда). А меньше чем через год мы ушли всей группой спорта в «Экономические известия». Ушли от хамства и неуважения. Теперь до сих пор балдеем в «ЭИ», вспоминая коммерсантовскую службу.
"Говорят, что о моем взлете и падении до сих в «Коммерсанте» ходят легенды"
Хочу сказать, что украинский «Коммерсант» так и не стал чем-то особенным. Такая же газета, как и другие, в чем-то лучше, в чем-то нет. И те же люди туда приходят и оттуда уходят. И не надо громких слов. Кстати, на посту редактора отдела «Общества» сменился уже добрый десяток человек. Так что я не комплексую.
- Ты утверждаешь, что журналистика не профессия, а журналисты - не люди. А сам-то как же?
- Видишь ли, мне не довелось повстречать на этом поприще людей, которые бы вызвали большое уважение, у которых можно было бы чему-то поучиться, стать духовно богаче, как это называл Илья Эренбург. А редкие исключения только подтверждали общее правило.
Потом что это за профессия - рассказывать о чем-то? Так, ремесло. Есть, конечно, свои правила, но ничего особенного. Профессия это врач, инженер, ученый, рабочий или ремесленник высокой квалификации. А рассказать о чем-то может практически любой. Кстати, лучшие журналисты, которых я встречал, журфаков не кончали. Зато когда я в «Коммерсанте» занимался «рекрутингом» (выражение Казбека Бектурсунова, который тогда был генеральным директором), я имел счастье общаться с красными дипломниками журфака КГУ, которые в прямом смысле слова писали «жи» и «ши» с буквой Ы.
Мне претит претензия множества журналистов на полубогемный образ жизни, претят эгоцентризм и зависть, часто сочетающиеся с невежеством. Поэтому-то я и «позиционирую» (о, как мне дорог этот птичий язык!) себя не как журналиста, а как человека, который зарабатывает на жизнь работой в СМИ. Да и СМИ наши вовсе не четвертая власть, а сфера обслуживания своих собственников, гордиться особо нечем.
Хотя я по возрасту старше всех, с кем приходится работать, я не чувствую себя ни мэтром, ни сантимэтром. И никогда не веду разговоров о профЭссии, творчестве, уровнях и планках. Просто работаю, стараясь не слишком врать. Еще раз говорю: не надо громких слов, шериф.
"Мне претит претензия множества журналистов на полубогемный образ жизни,
претят эгоцентризм и зависть, часто сочетающиеся с невежеством"
Ну, не умею я больше ничего, такой уж «придурок-гуманитар» по определению Михаила Веллера, глубоко мною чтимого писателя. Зато у меня есть чувство языка, грамотность, эрудиция и исчезающее сегодня умение анализировать происходящее. Вот я это и продаю понемногу. В свое время много сеял, теперь урожай собираю. И работы, слава Богу, много. Хорошо хоть, что моя производственная деятельность укладывается в народную формулу «Пиз**ть - не мешки таскать»...
- А почему ты так много ругаешься? Тебе даже в комментариях на блоге на это указывают.
- Ну, во-первых, я не ругаюсь. Я употребляю бранные слова в стилистических целях - для выразительности. Это же не бессмысленный мат пьяного хулигана, а литературный прием, как у моих любимых авторов Дмитрия Горчева и Леся Подервьянского. Во-вторых, это наследственное. Мой папа вырос на Волге, и сколько я себя помню, в выражениях не стеснялся. Один из его начальников, помнится, проходил как «сраное дерьмо», а другой как «бздило вонючее». Меня папа баюкал русскими народными частушками типа «Люли-люли-люли, вашим детям дули. Нашим детям - калачи, чтоб не плакали в ночи» или «По деревне шла и пела баба здоровенная, носом за углом задела, зарыдала бедная». То есть, сказать, что я получил традиционное еврейское воспитание, было бы большим преувеличением.
Первой книгой, которую я прочитал в пять лет, был «Бравый солдат Швейк». Я тогда мало что понял, но образ трактирщика Паливца, у которого каждое второе слово было «задница» или «дерьмо», запомнился сходу. В-третьих, в жизни люди говорят не так, как в книгах и фильмах. Любимый наш семейный миф: мой двоюродный брат в первый день посещения детского сада вечером сказал нашей бабушке: «Ты, бабушка, неправильно говоришь. Надо говорить не попочка, а жопа, и не беканькать, а срать». Это был его единственный день в детсаду.
И, наконец, мне всегда претила фальшивая корректность в советских фильмах, когда один десантник говорил другому, испугавшемуся прыгнуть с парашютом: «Только, пожалуйста, без надрыва и достоевщины». Извини, мы что - не знаем, как говорят в армии? А на стройке, а на заводе! Поэтому теперь, когда грани между нормативной и бранной лексикой сильно сгладились, я при случае использую крепкие слова. Но, разумеется, я не делаю этого, например, в телевизионной передаче. Всему свое место. Таким путем.
- Расскажи о своих отношениях с женщинами.
- Что вдруг? Извини, дорогая, но я считаю, что это не может быть темой публичного обсуждения. Вообще меня еще в юности отучили от разговоров о бабах.
Скажу только, что женской любовью я, слава Богу, в жизни обижен не был. Все что было, все мое. Всем за все спасибо. А сегодня я больше всего рад, что у меня есть главная женщина - моя жена. И ее покой и здоровье - мои очень важные ценности.
"Все что было, все мое. Всем за все спасибо"
- Ладно, сменим тему. О чем хочешь поговорить?
- Давай о прекрасном. Например, о музыке. Популярной, конечно. В минувшем году у меня была офигенная встреча - с живым Энгельбертом Хампердинком, я писал об этом на блоге. Пацаны обзавидовались.
- Кумир детства?
- У-у-у! Хампердинк, Джонс, Адамо, Челентано - музыка моего полового созревания. Это навсегда. Вообще-то мое поколение (я 1957 года) слушало тяжелый рок: «Лед Зеппелин», «Дип Перпл», «Юрайя Хип», «Блэк Саббат». А я почему-то тяготел к музыке постарше: «Битлз», «Роллинг Стоунз», «Криденс», ранний «Би Джиз». С годами, естественно, вкусы менялись. Перефразируя известный афоризм, я бы сказал так: «Кто в молодости не был битломаном, у того нет сердца; кто остался битломаном в старости, у того нет ума». Сегодня я предпочитаю Фрэнка Синатру, Бинга Кросби, то есть настоящих звезд, а не тех, кто сегодня так сам себя называет.
У меня на этот счет есть стройная система взглядов. Я люблю натуральное и определенное. То есть, мужественных мужчин, женственных женщин, певцов с голосом, творцов с талантом. Я думаю, что научно-техническая революция сыграла злую шутку с человечеством, поставив его в зависимость от разнообразных протезов. Сегодня имеем неопределенного пола «звезд», спортсменов от химии, красавиц от пластических хирургов, певцов от фонограммы, звезд от раскрутки. Выросли поколения, которые попросту не видели и не слышали настоящего. И потому бледные и бездарные тени принимает за откровение Господне. Упаси Боже, я не хотел бы выглядеть старым брюзгой, хотя мне это и полагается по статусу. Я прекрасно понимаю, что я рептилия, лежащая на пути прогресса, а каждое следующее поколение лучше предыдущего. Но мне куда интереснее и дороже черно-белые драмы или комедии довоенных лет с настоящими звездами типа Гэри Купера или Шарля Буайе, чем современные детские сказки со спецэффектами. Просто людей уже отучили думать и переживать, а жаль.
"Упаси Боже, я не хотел бы выглядеть старым брюзгой, хотя мне это и полагается по статусу"
Впрочем, мне пофиг. У меня осталось не так много времени, чтобы тратить его на всякую ерунду. Слава Богу, сегодня все доступно, есть ю-тьюб и википедия, так что можно пить из чистых источников. Раньше об этом и мечтать не приходилось: Пола Маккартни живьем услышать или с Хампердинком пообщаться.
- Кстати, а почему ты не уехал из Союза?
- Так получилось. Когда был гон на стыке восьмидесятых-девяностых, уехало множество моих друзей, знакомых, родственников. Я тоже думал об отъезде, даже сдал на права и начал учить иврит. Но меня сперва тормозила семейная ситуация, а потом страна поменялась, и появились новые возможности. Я начал работать в газете, потом на телевидении, параллельно занялся еврейской общинной работой. Жить было интересно, и никуда ехать не хотелось.
Как-то приехал из Израиля мой приятель Леня Луцкий, сейчас он редактор каких-то тамошних журналов. В контексте беседы он сказал такую принципиальную вещь: «Разве не интересно в один отпущенный Богом срок прожить две абсолютно разные жизни?» А я ему ответил: «Леня, я живу совершенно другую жизнь в своем родном городе». И это было не кокетство.
Кроме того, если раньше я мечтал свалить из СССР хоть тушкой, хоть чучелом, и не знал, что из себя представляет заграница, то, побывав в разных странах, получил возможность убедиться, что меня нигде особенно не ждут. Когда выбор стал осознанным, я сделал его в пользу родных краев. И вполне доволен. Ведь если бы я уехал, то не стал бы блогером «Дуси»...
Фото Яны Новоселовой
