Женщина с седлом

Когда какая-нибудь Камалия или Галлина заводят себе коня, вопросов к ним не возникает. Но стоит это сделать парламентской журналистке, как она сразу вынуждена всем всё объяснять. Перед тем как встретиться с Ольгой Черваковой и ее жеребцом ваша Дуся выслушала массу предположений. Одни приобщали к истории с конем мужа Ольги, Андрея Омельченко, другие подозревали, что дело не обошлось без загадочных парламентских покровителей. Чтобы как-то пролить свет на этот вопрос, ваша Дуся съездила на конно-спортивную базу под Киевом, где Оля держит своего любимца. Там же я встретила депутата-журналиста Владимира Арьева. Они с женой Наталкой Фицич привезли дочку покататься на лошадях и сами немного поделали «гоп-гоп», а потом «ам-ням-ням» в местном ресторанчике. Увидите на фотках.

Представляю участников интервью: Оля Червакова, Андрей Омельченко (муж), Маркиз (конь) по прозвищу Зеня, Владимир Арьев (рояль в кустах), Наталка Фицич (жена Арьева), их дочь.

Дуся: Расскажи, как в твоей жизни появился конь?
Оля Червакова: Четыре года назад он жил в Круглике и работал в прокате. Там мы и познакомились. Тренер его хвалил, но все говорили, что более дурного характера не видели никогда. Вы понимаете, что характерами мы с ним сошлись сразу и, приезжая раз в неделю в прокат, я просила седлать мне только Зеню. У нас была очень трогательная история взаимоотношений: когда я появлялась в манеже, эта скотина всегда знала, в каком кармане у меня морковка, и безошибочно ее оттуда извлекала.
А как-то приезжаю – нет коня. Оказалось, какие-то «спецы» отбраковали его от спортивных соревнований, потом коня поставили в денник и практически забыли. Использовали только в прокате. А затем я услышала историю о том, как он стал сбрасывать людей. После стало ясно, что «сбрасывать» – это мягко сказано: он развешивал на деревьях, как гирлянды, даже здоровых мужиков. За что регулярно получал от конюхов лозиной по глазам, после чего из чувства мести стал вести себя еще хуже.

Д.: И что дальше?
О.Ч.: Тогдашние хозяева Зени чуть не отдали его на мясокомбинат «на колбасу». Просто потому, что им было лень искать к нему подход, а побои уже не помогали. Из проката конь исчез мистическим образом – вопреки обещаниям продать мне его в случае проблем с ним. Я глушила литрами коньяк и корвалол, пока искала Зеню. И нашла – грязного, нестриженого, хрен знает где – в Житомирской области. Оказалось, от ножа его спасла добрая девушка Таня – я люблю ее, как родную дочь. Теперь я вообще запрещаю тренерам поднимать на этого коня руку – у него обостренное чувство справедливости.

Д.: Что-то я уже перехотела есть. Кстати, во сколько тебе обходится друг Зеня?
О.Ч.: По условиям контракта, я не могу разглашать точную цифру. Но это, если честно, абсолютно провальный, с точки зрения коммерции, проект. Денег на нем не заработаешь, а затраты на его содержание уже давно превысили его номинальную цену. В Киеве цена везде примерно одинаковая – в месяц несколько сот долларов. Кстати, сам конь стоит меньше, чем моя месячная зарплата на СТБ – из-за того, что нет родословной и характер скверный. Такой вот прикол. Любовь зла, полюбишь и коня.

Д.: На работе знали о твоих приключениях?
О.Ч.: Не просто знали – я о них в принудительном порядке оповестила журналистский пул и всех своих знакомых депутатов. Искала среди парламентариев лошадников – спрашивать совета. Уже год как Зеня – это главная политическая лошадь страны. Его судьбе сопереживали целыми фракциями. Когда, например, я вела переговоры о покупке коня, нардеп Евгений Филиндаш из Соцпартии предложил более простой вариант: «Давай, мы примем закон «О национализации Зени». Смешно было. Теперь все парламентские лошадники в кулуарах вместо «Здравствуйте» спрашивают «Как твой конь?».

Д.: У тебя всегда есть свои источники информации. В этой связи тебя часто сравнивают с Соней Кошкиной? Как ты к ней относишься?
О.Ч.: К Соне? Очень хорошо отношусь. Во-первых, она позитивная. Во-вторых, она умеет хорошо одеваться. Что, кстати, присуще далеко не всем парламентским девушкам. И еще она талантливая и яркая девочка. Что бы ни говорили про её папу или маму, никакие родители не заставят ребенка быть ярким и талантливым. То, что о ней так много говорят, свидетельство того, что она добилась своей цели и сама себя развивает как яркий промоутерский проект. Это вызывает уважение.

Д.: Вот у тебя тоже не меньше эксклюзива, а откуда?
О.Ч.: Я в этой каше варюсь уже, наверное, лет 15, и получается всё само собой. Я даже не могу никому объяснить, как я сюжет делаю. Когда приходят практиканты, все наши редакторы знают, что лучше ко мне их не присылать, потому что убью. Мне легче сделать самой, чем объяснить другим, как я это делаю. Это как у сороконожки – она упала, потому что запуталась, с какой ноги идти.
В парламенте я дружу с правильными людьми. В том числе с депутатами. Много курю в курилке. Много пью чаю, кофе и коньяка в буфете. Главное – не ходить на встречи с депутатами куда-нибудь в «Горчицу» или, там, в «Эгоист»…

Д.: Ты меня опередила. Я как раз собиралась сказать, что знаю кое-что, полностью противоположное тому, что ты сейчас сказала…
О.Ч.: Если такое бывает, то очень редко. Я в последние года полтора зареклась ходить в дорогие кабаки, потому что как только ты там появляешься, сразу кого-нибудь встречаешь. А потом все видят, как ты здороваешься с этим человеком, и все – «Ага! Червакова ходила туда-то с тем-то!»
У меня была хрестоматийная история. Как-то мы с одним приятелем, приехавшим на пару дней в Киев, решили выпить и потрещать в Le Grand Сafe. Выскакиваю во время пленарного заседания, думаю: «Ну, точно никого не встречу». Захожу, в одном углу вижу Рудьковского, а в другом – Ханну Северинсен. Не успела я дойти до парламента, как мне уже говорят: «Червакова, мы знаем, куда и с кем ты ходила». Хорошо, что у меня в тот момент уже сильно болела голова из-за выпитого натощак махито. Просто не было сил спорить и выступать с опровержениями. Забыли сами.

Д.: Ты так хорошо держишься в седле. Тебе не приходило в голову стать ведущей?
О.Ч.: Ужас в том, что мне нравится быть репортером. Моя падлючая натура такова, что она хочет видеть все своими глазами и быть на месте топового события. Я понимаю, что в таком возрасте, наверное, уже неприлично бегать с микрофоном, но, с другой стороны, я пока не вижу для себя ничего более приемлемого. Я однозначно не хочу работать ни ведущей новостей, ни выпускающим редактором, потому что я понимаю, насколько скучно этим людям. Они, бедные, сидят там и не видят света белого. Я так сдохну от тоски.

Д.: Расскажи про своих друзей в парламентской тусовке.
О.Ч.: Журналистов? Их почти не осталось. Лучшие времена журналистского пула были где-то с 2002-го по 2006 год. Когда там еще были Витя Сорока, Марина Сорока, Наталка Фицич, Катечка Лебедева. Это был один сплоченный коллектив. Там не вопрос был с кем-то о чем-то договориться. Если кому-то было плохо, или кто-то приходил в Раду с бодуна, или тошнило беременных девушек – у них забирали микрофон, шли писать синхроны, а потом еще и рассказывали, что да как. Так было всегда. Никогда ни у кого не возникало вопросов конкуренции или вопросов вроде «Я круче, я лучше, я красивее». Когда ушла из Рады Наталка Фицич, с которой мы дружили, я проснулась утром и поймала себя на мысли, что я не знаю, зачем иду на работу. Сейчас такой тусовки нет, не знаю, почему. Может, другие времена настали. Или перед этими новыми людьми ставят другие задачи. В Раде на смену эпохе глобального альтруизма наступила эпоха рыночных отношений. Там человек человеку не друг, не товарищ, не враг, а просто коллега. Это, наверное, не плохо, это просто по-другому.

Д.: То есть вылазки с культурной программой вы не практикуете?
О.Ч.: Последний раз практиковали у Юлии Владимировны в боулинг-клубе, в котором она собрала народ праздновать День журналиста. Я там всех встретила и поняла, что не видела их 100 лет, была очень рада всем.

Д.: Кажется, твой конь сейчас сжует мои волосы. А как бы ты сама охарактеризовала свой стиль общения с политиками?
О.Ч.: Волосы, может быть, он еще телефоны любит. А вообще, не переживай, он травоядный.
Есть политики, которые в сознании, а есть политики, которые какое-то свое кино крутят в голове. Это все можно видеть по телевизору. Придурков мы никогда не пишем, потому что они придурки. Любой синхрон – это не просто подставить микрофон и уйти. Это результат внутренних отношений журналистов с политиками. Политик должен понимать, о чем он говорит. У меня как у журналиста мало времени, и мне проще подойти к депутату, который, я знаю, скажет что-то адекватное. Даже если он не захочет говорить, у меня найдутся аргументы уговорить его ответить на мой вопрос. Кто неадекватный? Неадекватный депутат Калашников, который напал на журналистов СТБ в позапрошлом году. Это даже слабо сказано. А моя самая большая любовь в Раде – Ярослав Сухой. О чем бы он ни говорил, даже если это будет негативное сальдо торгового баланса, это все равно будет смешно и доступно.

Д.: Кстати, о доступности. Не могу не спросить. Тебе в парламенте ничего развратного не предлагали?
О.Ч.: Это невозможно – они меня боятся. Я даже иногда подозреваю, что мою фотографию раздали всем депутатам-новобранцам со словами «Не подходить – убьет!». Потому что со мной поссориться – это все равно, что плюнуть вверх и не отойти.

Ольга Червакова, ее муж и конь

Тут был Витя

Ольга переодевается

Чистит «Авгиевы конюшни»…

И рассказывает о журналистской парламентской тусовке…

и депутатах

Ольга, конь не мог там поместиться

Вот он – стоит, ждет, никуда не прячется

Краги – неотъемлемая часть костюма для верховой езды

Взаимная симпатия очевидна

И доверие тоже

Ой, милая семейная сценка: Владимир Арьев с женой Натальей Фицич и дочкой, в кафе над манежем

Дочка явно в папу

Дареному коню в зубы смотрят. - Арьев

Выдержит ли Зеня Вову

Вроде выдержал и даже терпит

За это ему сладкие цемки. Выдержит и это? :)

Хороша Ольга…

…на коне

…и под конем

(фото Яны Новоселовой)