Главред «Нового региона» Александр Щетинин: о переезде в Киев, кураторах из ФСБ и пиаре Аксенова-Гоблина

Я давно собиралась поговорить с Александром Щетининым – российским журналистом, переехавшим в Киев и отказавшимся от российского гражданства. Разговор получился интересным – о пиаре Гоблина, Крыме, «джинсе» и проданных ради работы машинах

– Чуть больше года назад вы заявили о том, что отказываетесь от российского гражданства. Как у вас сейчас обстоят дела с документами?

– Я получил вид на жительство. В Украине у меня есть все права, кроме права голосовать и быть избранным. Безусловно, я хочу получить украинское гражданство, но для этого должны быть основания, а единственное основание, которое распространяется на меня, – указ президента. К президенту я не обращался, хотя мне и советовали.

– Почему не обращались?

– Считаю, что у страны много других дел, кроме личного дела Александра Щетинина. Если они сами обратят внимание – мне будет очень приятно. Хотя я понимаю, что там не до этого. Я знаю систему, саму процедуру, кто-то должен ходатайствовать, представить президенту меня как человека, достойного такого указа. 

– То есть вы теперь – не гражданин России?

– Отказаться от российского гражданства невозможно. Даже тех, кто получают украинское гражданство, заранее предупреждают о том, что Россия их по-прежнему считает своими гражданами. Нельзя прийти в посольство и сдать паспорт – его просто не примут.

– А вы хотели бы?

– Я не хочу туда идти, потому что говорят, что оттуда могут и не выпустить. Если паспорт и заявление об отказе отправляешь письмом, оно возвращается обратно. То есть они по-прежнему считают тебя своим гражданином – наверное, для того чтобы иметь возможность осудить или еще каким-то образом влиять.

У меня заканчиваются страницы в российском паспорте – и новый я, безусловно, получать не буду. Поэтому если пока ничего не получится с украинским гражданством, свою деятельность и пребывание я ограничу территорией Украины.

– А у нас разве нет никакого закона, который позволяет получить гражданство без указа президента?

– Законодательство Украины абсолютно правильное, оно соответствует законодательствам Европы и других стран. Для гражданства должны быть основания: или рождение на территории Украины, или близкие родственники (отец, мать), рожденные на территории Украины.

– А как же, например, долгосрочное проживание – десять лет?

– Проживание, по-моему, не входит в перечень условий. По-моему, основание дают пять лет брака с гражданином страны – в этом случае они могут рассмотреть заявление. У меня это будет только 1 декабря следующего года.

– Как давно переехали в Украину? Вы работали в нашей стране до Майдана?

– Первый раз я приехал в Киев поздно, весной 2004 года – как раз шла подготовка к Оранжевой революции. Я сразу же влюбился в этот город, открыл здесь редакцию, но до лета 2013 года жил на две страны. Так жили многие, и это не составляло проблемы – и перемещение, и отношения. Когда при въезде в Украину меня спрашивали о роде деятельности, я с гордостью отвечал, что журналист. А когда стало сложно гордиться тем, что ты российский журналист и началась война, я принял решение – и из двух стран выбрал Украину, потому что разорваться на две никак не получалось.

– Но у вас там остались родственники? Вы вообще ездите в Россию?

– Остались. Но я не езжу туда с нового года. Во-первых, изменился порядок пересечения границы, для всех – и для украинцев, и для граждан других государств. Постоянные, очень долгие проверки документов, на каждого уходит по 15 минут. А последний раз я летел транзитом, и решил, что больше мне не стоит там появляться.

– У вас не было ощущения, что за вами следят – здесь или там?

– Я же журналист, у любого журналиста, думаю, есть такая фобия – ему кажется, что за ним следят (смеется). Вот у нас Вадим Довнар работает, бывший журналист «Коммерсанта» в Минске, и у него есть ощущение, что его здесь контролируют. И на прошлой неделе приходили к его маме в Минске поговорить, а потом вызвали брата – спросили, где находится Вадим и рассказали, что на него заведено уголовное дело. У нас такая же ситуация была с системным администратором. Сам он из Крыма, на прошлой неделе его родственников в Крыму посетили. Поэтому у всех есть ощущение, что за нами следят – оно такое обычное, вроде профессиональной паранойи.

– «Новому региону» 18 лет. Расскажите, как за это время менялась его структура.

– Сначала мы открывались как уральское региональное издание 6 октября 1996 года. Я набрал журналистов, на их вопросы, как долго это все просуществует, я отвечал, что это навсегда. Они, конечно, были уверены, что до ближайших выборов, но мы просуществовали 19 лет – к 2013 году у нас уже было 17 редакций. После всего произошедшего их осталось только две – киевская и балтийская.

– А кто работает на домене «Новый регион.ру»?

– Мы же и выходим. Здесь – nr2.com.ua, там – nr2.ru. В России же заблокировали nr2.com.ua. У нас осталось всего десять процентов читателей из РФ. Каким образом они заходят, я не знаю – видимо, где-то остались какие-то смелые провайдеры, так как очень многие сообщают, что уже месяц нас невозможно прочесть. Но у нас все это время с nr2.ru шла переадресация на nr2.com.ua. Здесь месяц назад мы полностью реанимировали российский домен, никому об этом не сообщая, и к пятнице в России на него уже заходило 42 тысячи человек в день – это наша дополнительная посещаемость. В пятницу же пришло письмо от Роскомнадзора, что они  заблокировали наш российский домен. Так что из Украины нас можно читать по обоим адресам, а из России – ни по одному.

– Сколько человек в общей сложности работает в «Новом регионе»?

– Осталось 17, но если брать еще балтийскую редакцию, то19 штатных сотрудников.

– А сколько у вас в редакции украинских журналистов?

– Пятнадцать человек – граждане Украины, еще один – Иван, наш админ – гражданин Украины из Крыма. Вадим Довнар, о котором я уже говорил, – гражданин Республики Беларусь, и я – гражданин России, руководитель и один из собственников.

– То есть за вами никто не приехал из российской редакции?

– Нет. И даже те, кто жил в Киеве (у нас были два человека с видом на жительство и гражданством России), ушли от нас в ИТАР-ТАСС, куда-то еще. У всех был свой выбор: я сделал такой, они сделали другой.

– А в балтийском офисе кто работает?

– Там два человека – граждане Литвы, главный редактор Татьяна – гражданка России, но с видом на жительство в Литве и с правом ездить по Евросоюзу. Я считаю это абсолютно правильным: гражданство нельзя давать всем подряд. И в Литве ситуация точно такая же: Татьяна замужем за литовцем и много лет там живет, но пока имеет право только на вид на жительство. Остальные наши сотрудники – фрилансеры.

– Вы зарегистрированы как СМИ в России, в Украине, в Литве и в Шотландии?

– В Литве и в Украине, а также предприятия в Украине и в Литве.

– А в Шотландии?

– В Шотландии только предприятие, там нет СМИ.

– А для чего нелобходимо это предприятие?

– Когда мы еще работали в России, сделали это для того, чтобы отвести от себя судебные претензии. Хотите судиться – поезжайте в город Росайт в Шотландию. Там юрлицо, которому прислали кучу претензий от Дерипаски, от Абрамовича, но почему-то они ни разу не подали в суд.

– С вами вообще ни разу не судились?

– Лишь в Шотландии.

– А в России?

– В России у нас, наверное, на несколько десятков миллионов судебных исков удовлетворенных, и еще какие-то санкции в отношении нас.

– Вы платили?

– Нет. Почему мы должны платить? Обращается, допустим, какой-то политический деятель в суд и говорит, что его оклеветали в «Новом регионе». Потом происходит суд, на котором мы не присутствуем, и судья выносит решение, в бумаге стоит какая-то закорючка, что мы получили уведомление и прочее. Но они подавали иски к российскому предприятию, которое не имело никакого отношения к СМИ «Новый регион», то есть им нужно было отправлять документы в Шотландию. А желающие судиться по беспределу подавали документы в Москве, выигрывали иски, к нам приходили какие-то бумаги о том, что судебные приставы должны с нас взыскать какие-то миллионы. Не знаю, может быть, пришли.

– Как вы закрыли свою российскую редакцию? Вывезли офис, распродали его или оставили все как есть?

– В Москве у нас работал автономный офис – так же, как в Екатеринбурге и Челябинске.

– И вы просто уволили людей, когда решили переехать в Украину?

– Нет, людей не уволил. Я еще во времена Майдана заявил, что слагаю с себя все должности в российских редакциях. Это было формальное заявление. На самом деле не подписывал никаких бумаг, чтобы уберечь российские редакции от давления. Но во время Майдана я и московская редакция оказались по разные стороны баррикад с абсолютно разными позициями. Это все тянулось до апреля, когда они сделали свой выбор. Мне заявили, что они лишают нас домена, права публиковать свои новости, то есть, по сути, совершили рейдерский захват площадки. Приблизительно две недели мы работали на временном сайте. Однако «Новый регион» – моя собственность, и главное здесь – это домены, которые были оформлены на меня.

Московская редакция почему-то думала, что я не появлюсь в РФ, что это опасно и меня могут задержать, что я испугаюсь и не буду переоформлять домены. В апреле я все же полетел в Москву (в России нужно лично появиться у регистратора) и получил все права на домен. А уже через две недели, по-моему, 16 мая, в выходные дни по адресу nr2.ru появилась заставка с известным слоганом ПТН ХЛО, а с понедельника заработал тот «Новый регион», который я считаю киевским. Часть людей, которая осталась в российских редакциях, сейчас называются «Новый день. Новый регион», домен у них какой-то там.org (как мы шутим здесь – «Новое дно»). 

– Вы собственник «Нового региона»?

– Сейчас у меня 70 процентов и еще 30 – у двух моих сотрудников: по 15 процентов у главного редактора и финансового директора.

– А главред разве не вы?

– Я главред всей структуры, но ведь еще есть НР.Балтия. У Константина Катышева, главного редактора «Новый регион. Украина», – 15 проценов..

– Как финансируется проект?

– До весны прошлого года мы финансировались за счет интернет-рекламы, которая составляла не более десяти процентов дохода (известно, что на этом много не заработаешь), а также на средства учредителей и на мои. Те, кто в этом бизнесе, знают, что СМИ сотрудничают и с политическими силами.

– Это «джинса»?

– Бывают и долгосрочные контракты, и все это у нас было. Но еще перед и во время Майдана я заявлял, что «джинсы» больше не будет в «Новом регионе», мы отказались от какого-либо сотрудничества с политическими силами и прочими. Так что полтора года я самостоятельно финансирую «Новый регион». За это время потратил 150 тысяч долларов, и денег уже практически не осталось. Позавчера я продал свой Range Rover, посчитав, что такая дорогая машина мне не нужна. То есть деньги есть еще на полгода, чтобы поддерживать деятельность «Нового региона», а дальше нужно или брать «джинсу» или находить партнеров, которые заинтересованы в таком ресурсе.

Впрочем, у нас уже возникали финансовые проблемы в ноябре-начале декабря, когда были арестованы мои российские счета.

– А вы были богатым человеком в России, если можете себе позволить потратить 150 тысяч долларов на собственный бесприбыльный проект.

– Так я же взрослый. В этом отношении я взрослый. В том-то и дело, что те деньги, которые я хотел, я заработал. А мегаденьги мне не нужны. Мне достаточно той суммы, которая позволит мне проявить гражданскую позицию и самостоятельно финансировать работу этой информационной структуры, не прося даже благодарности. Ведь формально никто из украинской власти нам не сказал: «Какие вы, ребята, молодцы!» Впрочем, мы этого не ждали, так как делали это для себя. Но, по крайней мере, мне не стыдно за прошлое, потому что, как и у любого человека, там было много всего.

– Много джинсы?

– В течение 12 лет мы старательно не сотрудничали с центральными российскими властями, но в региональных выборах, безусловно, участвовали и занимали одну из сторон.

– И какая это сторона была чаще всего?

– «Единой России» не было до тех пор, пока участвовал кто-то другой. Мы участвовали не на стороне партии власти, потому что все равно там кто-то был, и «Справедливая Россия» еще не так замазалась, тем более на региональном уровне. Но для меня все было абсолютно логично. Когда это стало невозможным по тем же этическим, моральным причинам, я сделал выбор в пользу Украины. На самом деле понятия не имею, как дальше буду решать финансовые проблемы, но знаю, что совесть моя чиста, а это немаловажно.

– Год назад, отказываясь от российского гражданства и комментируя это, вы заявили, что сейчас журналисты в Украине свободны как нигде в мире. Прошел год. Считаете ли вы, что ситуация изменилась?

– Я частично знаю структуру собственности, смотрю ленту новостей и, безусловно, вижу и заказные материалы, и провластные, и в интересах других политических структур. Но по сравнению с Россией украинская журналистика – это совсем другое явление. Если там вообще нет никакой свободы от государства, то здесь она в этом отношении полная. Люди могут зависеть только от собственника, от денег. Однако заказухи стало намного меньше, чем до Майдана.

– Почему вы так считаете?

Я это вижу по лентам. Если она и есть, как у многих ведущих украинских СМИ, то тщательно прячется. Не так, как раньше: взяли, опубликовали, и это считается нормальным. Не очень хорошо сотрудничать с тем же самым оппо-блоком, поэтому я вижу материалы о них и в полностью проукраинских СМИ, но они подаются достаточно осторожно.

И я знаю от людей, которые работают на рынке размещения так называемых байеров, что рынок упал во время Майдана и только-только начинает восстанавливаться.

– Рынок «джинсы»?

– Конечно. Но главная беда украинских СМИ даже не рынок «джинсы», а рынок снятия, потому что это целый бизнес.

– А вы сталкивались с предложением снятия материала?

– У нас есть многолетнее правило: ничего нельзя снять – ни за деньги, ни по просьбе, ни в том даже случае, если мы ошиблись. Мы ввели такое правило, как в газете. Не можем же мы уничтожить статью задним числом? До Майдана (несмотря на то, что об этом я заявлял у себя в «Фейсбуке» и мы писали в ленте) все равно раз в неделю просили что-нибудь снять, даже до крика доходило.

– Сейчас не звонят?

– Я думаю, что все-таки очень многие структуры по размещению и по снятию были ориентированы на Партию регионов, а на самом деле – на Россию, поэтому к нам сейчас не обращаются с этим вопросом.

– По поводу позиции «Нового региона». Не кажется ли вам, что у вас есть некий пропагандистский перехлест?

– В силу отсутствия генерального инвестора и моего толерантного отношения к коллективу перехлест происходит из-за позиции журналистов. Если им дать свободу, то получается пропагандистский перехлест, потому что они этим всем горят, болеют, и я даже иногда предлагаю им смотреть более трезво на вещи. Но пока они определяют ленту, так что в силу их позиции она выглядит как абсолютно проукраинская и пропагандистская.

– Я посмотрела ваши блоги и посты в «Фейсбуке» и могу с уверенностью сказать, что ваша позиция не отличается, мягко говоря, взвешенностью.

– Если бы у нас была более взвешенная позиция, мы не потеряли бы 90 процентов российских читателей. Но на самом деле не 90, а те самые пресловутые 86 процентов, соответствующие цифрам в поддержку Путина в России. То есть даже до блокировок в последнее время у нас было 14-16 процентов российских читателей. И я сравнивал нашу статистику с показателями «Цензора» – у них тоже где-то 14-16 процентов читателей из России. Когда заблокировали наш ресурс в РФ, процент еще снизился, но на самом деле, я так понимаю, эти 14 процентов и есть то количество людей, которые готовы воспринимать нашу информацию.

Кстати, у нас есть редакционная шутка о том, что самые читающие люди в мире – это молдаване, потому что они у нас прочитывают по 11 страниц посетителей из Молдовы. А те немногочисленные оставшиеся российские читатели прочитывают по восемь страниц.

– Ваши коллеги вроде Дмитрия Шипилова продолжают переезжать в Украину?

– Да. Я знаю своих друзей, которые остались, которые не могут выехать, потому что у них там родители или что-то еще. Да и вообще смена места жительства – это очень сложно, у меня растянулось на десять лет. А кто приезжает сейчас, у них обычные проблемы эмигрантов – человек одномоментно теряет все. И это очень сложно. Но я общаюсь с теми, кто переехал, и многие очень довольны потерять все.

Несмотря на то что с 1 марта для въезда требуется зарубежный паспорт, люди продолжают переезжать. Ощущения, конечно, несравнимые с переездом в Европу, но здесь для них общая культура, свобода. Поэтому переезжают каждый день. Только они не обращаются в ДМС, не заявляют об этом на границе, хотя и выполняют все требования законодательства, получают приглашения. Сейчас же, чтобы приехать, должно быть приглашение от гражданина Украины. Помимо этого в законе не прописано, что гражданин Украины должен встречать приезжающего на границе. Тем не менее эмигрантов очень много. Пограничная служба заявляет о ста обратившихся, а я не могу назвать точные цифры, так как их не фиксировал, но считаю, что эти цифры на несколько порядков больше озвученных.

– Это получается тысяча или две-три?

– Это не сто человек, а тысяча людей, которые переезжают сюда и не афишируют, что они переехали насовсем. Все зависит, условно говоря, от законопослушности человека. Некоторые, например, приезжают сюда и даже не пытаются легализоваться: это сложно – невозможно получить статус беженца. Мне известны только два-три случая получения этого статуса. Некоторые приезжают сюда и после истечения срока живут здесь как нелегалы, законопослушные же выезжают в Молдову, а через три месяца снова возвращаются, чтобы попытаться каким-то образом здесь закрепиться.

– Как бы вы охарактеризовали свои политические взгляды?

– Очень многие годы пытался определить себя, потому что не подпадаю под какую-то четкую категорию. Скажем так, я определял себя как национал-демократа, то есть настоящего националиста, сторонника демократических принципов. Национал-либерал, возможно, даже… Но после того как в России было полностью разрушено Русское национальное движение (вот сейчас часть русских националистов воют в АТО с российской стороны, а часть – с украинской), я не могу называть себя националистом. Я по-прежнему позиционирую себя как православного человека, хотя были нанесены удары и по православию. Но чтобы позиционировать себя как русского националиста, нужно определится с понятиями и категориями. Сейчас понятно, что русскими националистами считали себя очень многие имперцы, просто не было водораздела, а когда он произошел, они по-прежнему продолжают называть себя националистами. Западная пресса не вникает в детали, они даже Путина называют националистом, а я не хочу, чтобы меня ассоциировали с такими людьми.

– Таким образом, ваш статус не определен.

– Безусловно, я либерал и правый по убеждениям. Легко нахожу общий язык с любыми националистами: с украинскими – запросто, с польскими и даже с тайскими – без вопросов, потому у нас нация – превыше всего. Но для меня превыше всего политическая нация, а не кровь. В том-то и дело, что Майдан – это было формирование украинской политической нации, поэтому туда записались и жидобандеровцы, и все остальные.

– Но оптимизм по поводу формирования политической нации слегка испорчен выходками того же «Правого сектора», который считает, например, что геям не место в новой Украине.

– Даже будучи националистом, я никогда не интересовался этим вопросом. Есть люди черненькие, есть люди светленькие, есть люди-геи – меня просто это вообще не волнует, я считаю, что это личное дело каждого. И, конечно, это было определенным разочарованием, если не сказать жестче – то, что произошло в эти выходные. Мне кажется, это стремление к пиару. Поэтому с 2009 года я не занимаюсь выборами, хотя раньше активно участвовал в избирательных компаниях – это как раз и был основной вид моей деятельности как в России, так и в Украине. Работая там, приходится идти на очень сильные компромиссы, поднимать темы, пусть даже и низкие, которые важны для избирателей. Вот здесь – то же самое: это работа с их электоратом, им нужно вытаскивать эту тему, поэтому это было сделано.

Я категорически против такого. Ради пиара нельзя использовать неизменные или какие-то другие инстинкты, иначе рано или поздно все это приведет к путинизму.

– Да, «Правый сектор» в своем стремлении к духовным скрепам очень близок к православно-кремлевских молодежным движениям.

– Теперь они пытаются приватизировать победу на Майдане, хотя все мы знаем, что участие в Майдане принимал не только «Правый сектор». Но они активно и умело пиарились на этой теме.

– С кем вы сотрудничали на выборах в Украине?

– Я не скрываю, что в 2007–2009 годах я был советником Сергея Аксенова «Гоблина» – нынешнего гаулейтера Крыма. Я никогда не скрывал своих взглядов.

– И вы считали, что Крым нужно вернуть России?

– Несмотря на то что я очень долго жил и работал в Крыму, разобраться в ситуации мне было все-таки сложно, и я ошибался. Когда собираешь русское единство и говоришь им не верить Кремлю, не верить Стамбулу, не верить Киеву, вы же за Крым – они все отвечают: «Да, мы все за Крым». Как тот же Аксенов.

– А как вы стали пиарщиком Аксенова?

– Все началось с того, что мы в течение месяца вели расследование его деятельности и его прошлого – это был 2007 или 2008 год. Он пытался взять под свой контроль какие-то русские блоки, общины и прочее. И мы опубликовали материал. После этого меня стали донимать звонками с просьбой о снятии статьи. Но я же говорю, что мы никогда ничего не снимаем.

– Тогда он предложил вам сотрудничество?

– Нет, он предложил встретиться. Мы встретились, я спросил, что он хочет сделать с Крымом. Я, правда, жалею, что сам ему подсказал идею, задав вопрос: «Может быть, Сингапур?» На что Аксенов ответил: «Да, Сингапур. Я ездил в Сингапур, я хочу сделать из Крыма Сингапур». Это потом я выяснил, что он ездил в туда турпоездку и не выходил из отеля – боялся окружающей среды. А тогда я искренне купился. Я готов был из Крыма делать Сингапур, и это был мой клиент. Но, поработав с Аксеновым, я решил вообще больше не участвовать в выборах. Также в свое время я сотрудничал с блоком Юлии Тимошенко – и по Крыму (это известно), и по ряду других регионов (умолчу каких, поскольку не уполномочен раскрывать эту информацию).

– Аксенова вы провели в Верховный Совет?

– Вначале я был его советником и консультантом. И я, кстати, первый раз привез его в Москву, пытаясь его там с кем-то познакомить. Я уже рассказывал, что он был поражен, увидев Moscow City, и сказал фразу о том, что «один такой дом продать – и можно купить весь Симферополь. Почему они нам не дают денег?». Поэтому я ручаюсь, что в тот момент у него никаких отношений не было ни с Кремлем, ни с ФСБ, ни с кем-то еще. Они возникли после 2009 года, когда я перестал с ним работать. А сотрудничать с ним перестал, потому что увидел его беспринципность: на выборах надо побеждать, а он полностью лег под Джарты. Тогда же была Макеевская оккупация Крыма. Он договорился с ними, что получит 3,5 процента, и ровно столько он получил голосов. Я прекратил с ним работать еще до результатов выборов.

– Наверное, ему позволили и дальше сохранить свой бизнес?

– Я удивился, как он так быстро перед ними прогнулся, потому что, безусловно, макеевские захватывали и отбирали объекты недвижимости и бизнес в Крыму. Аксенову принадлежало огромное количество недвижимости в Крыму и в Симферополе. Но от него я такого не ожидал. Мне сейчас даже говорят: «Ты его породил, ты его должен и…»

– Путин говорил, что их познакомили в тот момент, когда Аксенов уже возглавил эту так называемую «Русскую весну».

– Не знаю, что было после 2009 года, но уверен, что у Аксенова не было собственных отношений в Москве. Эту ситуацию я не раз пытался изучить, разговаривал на эту тему и с Чубаровым, и со многими другими, кто в тот момент находился в Крыму. Все сходятся во мнении, что его кандидатура появилась в самый последний момент, и я думаю, что с подачи Константинова. Действительно, обсуждался Грач и многие другие кандидатуры. Определяющим в решении, думаю, стало то, что он смог привлечь криминальных элементов в эту так называемую «Самооборону Крыма». Это оценили в Кремле, и именно поэтому на него пал выбор. Он предоставил боевиков. Все.

– Вы следите за состоянием российских СМИ, оставшихся относительно независимыми?

– В России не осталось (и уже очень давно) никаких независимых СМИ. Для того чтобы там существовать, не быть закрытым и заблокированным Роскомнадзором, нужно в какой-то мере сотрудничать с властью. И «Эхо Москвы», и «Новая газета» (не могу сейчас вспомнить другие названия) – все они делают это. Но я с удивлением узнал, что до 1943 года в фашистской Германии существовала какая-то там цайтунг, которая выполняла аналогичную роль – то есть вокруг нее в гитлеровской Германии группировались противники Гитлера и антифашисты. А Гитлер это все допускал. Можно посмотреть, как называлось это издание, оно было и выполняло такую роль для Запада – вот посмотрите, у нас тут все есть, даже свободная пресса.

В молодости я работал в первых ночных клубах и на первых дискотеках, возникших на постсоветском пространстве. Там были ограничения по репертуару: можно ставить две советские песни и одну западную. Вот так же и в «Новой газете» – им разрешается публиковать одну критическую статью и две, условно говоря, позитивные. Нет в России никаких независимых изданий, все они выполняют необходимую роль. Если бы они эту роль не выполняли, то были бы закрыты. Хотя там работают, безусловно, талантливые журналисты.

Про «Эхо Москвы» я вообще не хочу ничего слышать – ее уже покинули многие люди. А в «Новой газете» люди остаются. Представляю, как им морально тяжело там работать, ведь они же имеют отношение и к публикации докладов по поводу сбитого «Боинга». Это мерзко.

– А вы считаете, что эта публикация – кремлевский вброс?

– Технология была следующая: доклад опубликовали в «Новой газете», а на следующий же день «Эхо Москвы» заливалось о том, что малайзийский «Боинг» был сбит украинской ракетой. Вот и все.

Я не знаю процедуры, я не интересовался специально этим вопросом, но один из владельцев «Новой газеты» Александр Лебедев – выходец из спецслужб. А я считаю, что если человек с этим рвет, то он не может жить в России.

– Бывших чекистов не бывает?

– Вроде как бывают, но их же потом ловят по всему миру и преследуют, потому что у них такие правила: если он ушел из структуры, человека воспринимают как предателя, его пытаются уничтожить, как было с тем же Литвиненко. А Лебедев продолжает находиться в России. И через кого еще этот вброс делать? Не через Аркадия же Мамонтова.

– А чем плох Мамонтов или Киселев? Зачем использовать редакции с оппозиционной репутацией, если у них есть государственный телевизор?

– «Новую газету», в принципе, еще читают здесь и даже еще частично ей доверяют. Для российской аудитории существует зомбоящик, но есть еще 14 процентов, которые не смотрят зомбоящик и поддерживают Украину. Поэтому данный вброс рассчитан на эту 14-процентную аудиторию, а также на людей, которые не живут в России, но доверяют «Новой газете» – для того, чтобы заронить в них сомнение. И, опять же, для Запада – это ведь не Мамонтов, а «Новая газета».

– Кстати, о Западе. Какое отношение в Литве к происходящему в Украине? У вас же там редакция, вы там часто бываете.

– Литовцы абсолютно искренне поддерживают Украину. Мало того, они ее любят. В Литве по-прежнему существует культ Украины и мода на Украину. Кроме того, там же понимают, что они – следующие, поэтому они вынуждены поддерживать Украину, даже если убрать эмоциональный момент. Так же, как и поляки.

– Есть ли в Литве русскоязычные прокремлевские СМИ?

– После того как Колерова объявили персоной нон-грата, в Литве никаких проектов не осталось. Колеров – кремлевский политтехнолог, бывший владелец агентства Regnum, сейчас у него что-то другое. Политтехнолог, который стоял за избранием Шевчука в Приднестровье, за многими процессами в Балтии. И достаточно было одного человека не пустить в Литву, как все исчезло.

Кроме того, в Литве еще нормальная ситуация. Там нет очень многих проблем, которые существуют в Латвии. Потому что русских там, по-моему, 14 процентов, живут они достаточно компактно. Есть еще польская диаспора. И вообще общая проблема для Балтии – это не какие-то собственные СМИ, финансируемые Кремлем, а вещание этих же российских зомбоящиков. А ситуация сложная потому, что это Евросоюз, и вещание нельзя запретить волевым решением – требуется решение суда, а суд запрещает вещание месяца на три до исправления каких-то нарушений. Вот так и происходит: запретят там один российский канал на три месяца, срок проходит – и они снова ломают голову, что с этим делать дальше.

Проблема еще и в том, что там полноценно развито цифровое телевидение (о чем мы только мечтаем). И там, в цифровых сетях, нет многих литовских каналов, но зато есть все зомбоящики, то есть в каждом доме, в каждой квартире.

– А вы поддерживали запрет российских каналов в Украине?

– Да. И по-прежнему поддерживаю. Если бы не вещание российских каналов, не было бы сейчас ни оккупации Крыма, ни войны на Донбассе.

– Мне кажется, это все-таки преувеличение. Должна же быть какая-то реальная подоплека, не только картинка из ящика.

– Я очень долго работал в Крыму и говорил тогда, что Украина должна создавать мощные проукраинские русскоязычные СМИ, и что те же самые крымчане должны сначала полюбить Украину, а потом уже – украинский язык. А там все происходило наоборот. И когда после 2004 года было очень сужено русскоязычное вещание, они просто переключились на российские телеканалы. Ведь на самомо деле эти 20 лет Крымом никто не занимался, и сейчас уже поздно о чем-то говорить.

– Вы думаете, Украине его не вернут?

– Все это не так просто. Безусловно, Крым для меня – это Украина. Я знаю очень многих проукраинских крымчан, и крымским татарам тоже сейчас очень тяжело. Но это будет очень длительный процесс.

– А Навального вы не поддерживали?

– Конечно, нет. Навального никогда не поддерживал.

– А ведь он позиционирует себя как русский националист – даже участвовал в «русских маршах».

– Очевидно, слишком много было разных людей среди русских националистов.

– Вы думаете, что Навальный – проект Кремля?

– Нет, не совсем так. Просто находясь там, ты неминуемо сотрудничаешь с какими-то провластными и политическими силами, и у тебя неминуемо есть какой-то куратор. Даже у меня, хотя последние десять лет я жил на две страны.

– У вас есть куратор в России?

– Человек считал себя куратором. Представлял Федеральную службу безопасности, при этом у него формально было удостоверение Администрации президента. Но я сразу уточнял: встречаюсь с ним как журналист. Доходило до смешного: ты прилетаешь в Москву, это контроль въезда-выезда, и через 20 минут звонок: «Сашко, а ты где? Как, ты здесь? Так, может, встретимся кофе попьем?» Да не вопрос – кофе попьем.

Но я никогда не шел на частные приватные встречи – этому меня научили еще старые диссиденты. Ни в коем случае нельзя встречаться приватно, потому что как только ты встретился приватно, ты тут же окажешься в каких-то документах как агент, поэтому о любых встречах нужно всегда рассказывать. Я и рассказывал б этих встречах. Он меня даже «по-дружески» журил, говорил, что мне ничего нельзя рассказывать. Я ему отвечал: «Я же журналист». 

– А сейчас он вам звонит, скучает?

– Никто мне не звонит. А я с начала Майдана не пользовался мобильной связью – избавился от телефона, пользовался только «Скайпом», «Вайбером» и всем остальным. После Майдана у меня появился новый украинский номер, и никто на него не звонит.

– Украинский язык выучили? В одном из интервью вы говорили, что намерены его выучить.

– Я его выучил на том уровне, чтобы, не вслушиваясь, понимать на автомате украинскую речь. Если что-то непонятно, я переспрошу, но ведь так бывает, что даже в родной речи может быть что-то непонятно – недослышал, недопонял. Но чтобы заговорить, я этим летом пойду на курсы. Так как считаю: для того чтобы заговорить, нужно выучиться. Я хочу заговорить так, чтобы это было не смешно, то есть не на суржике.

Вот такой у нас получился разговор.

Дуся

Фото: Максим Лисовой