Волонтер Леся Литвинова: «Убил, закопал, изнасиловал, съел – вот вся суть нашего телевидения»

За последний год имя Леси Литвиновой, наверное, узнали все, кто так или иначе помогает переселенцам с востока Украины. В прошлом режиссер на телевидении, за короткий срок она создала Волонтерский центр «Фроловская 9/11», работающий намного эффективнее профильных государственных структур, и полностью посвятила себя этому делу. Почему государство не может помочь переселенцам? Нужна ли пропаганда в украинских СМИ? За что волонтеры не любят журналистов? Об этом и о многом другом мы с Лесей поговорили в ее центре на Фроловской.

– Леся, вы уже больше года работаете с переселенцами. Адекватно ли, по вашему мнению, освещают эту тему украинские медиа?

– Не может быть адекватной картинки. Как человек, который со всем этим работает, я понимаю – это нереально. Это огромное количество мозаик, которые невозможно сложить даже в подобие общей картины. Что такое СМИ? Если есть зрелищная картинка, они приедут и снимут, если нет – значит, нет. Когда люди потихоньку, по одному выезжают с оккупированных территорий, там нет СМИ. Или, к примеру, красивая презентация электронных пропусков – прекрасно, можно снять. А то, что она не работает, никто не поедет снимать, потому что как это покажешь? Масштабы проблемы переселенцев, наверное, невозможно передать посредством СМИ при самом большом желании. Официально, кстати, говорят о полутора миллионах переселенцев, но в Минсоцполитики людей считают по переоформленным выплатам. При этом не собираются создавать единый реестр – говорят, что нет финансирования. По внутренним ощущениям – переселенцев в несколько раз больше.

Я в принципе не люблю СМИ, а телек – особенно. А в контексте переселенцев трижды не люблю, потому что периодически натыкаюсь на какой-то идиотизм. Какая самая простая эмоция выжимается из людей? Слезы. Давайте заставим всех поплакать – и у нас будет рейтинг. Вот из этого берутся совершенно потрясающие вещи. «Здравствуйте! Не могли бы вы помочь? Нам нужен ребенок, на глазах у которого погиб домашний любимец. Мы хотели бы записать с ним интервью». Вот еще из «прекрасного»: «Мы тут снимаем документальное кино о Донбассе, есть художественная задумка – надо взять мальчиков-переселенцев, одеть их в две разные формы, и пусть они играют в пейнтбол». После этого хочется приложить чем-нибудь покруче, чем пейнтбол. Вот из таких вещей у нас формируется внутренний список идиотов, которые попадают на Фроловскую один раз по недоразумению либо не попадают вообще.

Совершенно прекрасный канал СТБ (я в принципе его не люблю, но тут – особенный случай). Неделю мне нудели: «Ой, у вас была такая прекрасная история о девочке, которая играет, которой нашли гитару, найдите нам такого же ребенка из числа ваших подопечных». Я говорю: «Пожалуйста, присылайте сюда практиканта или гостевого редактора и ищите себе героя». – «У нас нет такой возможности, попросите кого-то из ваших волонтеров». Я объясняю, что волонтерам, мягко говоря, не до того: нет героя – значит, нет. Они обиделись. В итоге позвонили и сообщили, что ребенка нашли самостоятельно – музыканта, у которого нет гитары, – поэтому его приведут на Фроловскую, как будто он у нас в лагере, проведут с ним целый день, в конце мы подарим ему гитару, и они уйдут.

– И чем это закончилось?

– Я согласилась из жалости к ребенку, которого они уже втравили в это дело. Потом выяснилось, что журналисты думали, что гитара, видимо, новая из магазина, а ее отдали обычные люди. Неловко, потому что ведь уже текст написали мысленно, а теперь надо все переписывать. Мы потом долго с журналистами дискутировали о том, что такое телевидение, что такое новости, как оно должно и как не должно быть. Потому что они не понимают, почему мы их не любим и агрессивно к ним настроены. «Нами надо пользоваться», – сказал мне журналист. Нет. Я не хочу ими пользоваться и не хочу, чтобы они мною пользовались. Все эти рассказы о том, сколько всего можно добиться с помощью телека… Нет. С помощью телека ничего уже нельзя. Телевидение умирает, и жаль, что не все это понимают – Интернет его вытеснит очень быстро. СТБ вот рассказывало мне о том, что они показали какого-то больного ребенка, собрали полтора миллиона и о них знает вся страна. А нам «Розетка» передала чек на полтора миллиона на детей – об этом никто не знает, но мы этими деньгами пользуемся. К чему все это?

Хотя бывает, приходят действительно хорошие ребята. Интереснее всего видеть реакцию зарубежных журналистов – для них это каждый раз шок, они не верят, что это все по-настоящему. «А государство где?» – спрашивают потрясенно. А государства нет, государство «в домике». Был один польский журналист, которому все казалось, что он плохо понял. Без конца переспрашивал у одного из наших: как это солдатам форму покупали волонтеры, а страна что? «А страна дала мне автомат. Правда, херовый, потом мне волонтеры нормальный подогнали», – таков был ответ. Потому что по факту государство – это волонтеры. Если бы оно не мешало, было бы полегче. Но оно мешает, и чем дальше – тем больше.

– Чем именно государство мешает волонтерам?

– Во-первых, наша деятельность облагается налогом. Во-вторых, государственная помощь, которую может получить переселенец – целых 1400 гривен в год, – дается один раз, а дальше она облагается налогом. Кстати говоря, с начала военных действий ряду международных организаций, вроде ООН, ОБСЕ, Красного Креста, упростили процедуру ввоза благотворительной помощи, нам – нет. Проходим процедуру по полной. Надо сказать, таможенники на местах в основном смотрят на нас сквозь пальцы, как и отдельные чиновники. Но все, что «сверху», делается для того, чтобы наша деятельность не была возможна ни при каких обстоятельствах.

       Для переселенцев помещение склада волонтерского центра на Фроловской – одно из немногих мест, где можно получить самое необходимое после переезда, в том числе детское питание и памперсы

– Это злой умысел, нежелание дать возможность работать волонтерам или некомпетентность?

– В основном – просто неумение и нежелание работать. Люди ничего не видят дальше своего кабинета. Приходили вот товарищи из Минсоцполитики, обалдели от того, как тут все работает, и спрашивали: может, вы к нам работать пойдете? Нет. Представители министерства не в курсе, где Фроловская, и удивляются, что не знакомы с нами, хотя мы регулярно пересекаемся на круглых столах. Они живых переселенцев в глаза не видели! Это параллельная Вселенная. У меня, наверное, с тараканами общих родственников больше, так как у нас хоть какие-то общие цели – к примеру, жить на одной кухне. На самом деле это ужасно бесит, потому что мы можем немногое – у нас нет особых рычагов и механизмов, и серьезные программы мы поднять не в силах. Ресурсов не хватит ни с чьей помощью. И чтобы решить проблему переселенцев  сейчас, нужно было еще год назад написать нормальную долгосрочную программу, ведь это не только переоформление выплат и жилье – это рабочие места, места в детских садах, школах, дополнительная нагрузка на специалистов в больницах, места на кладбищах, как это ни чудовищно звучит. А чтобы все это запустить, надо хотя бы понимать, где все эти люди, сколько их и каковы их нужды.

Люди, которые выезжают, не понимают, что им дальше делать. Их ждут волонтеры, а вот государство не ждет – видимо, считает, что проблема рассосется сама собой. Но люди-то приехали не потому, что хотели в Киев. Стандартная история: «Я стояла, на площади было два автобуса – один на Киев, другой на Ростов». Это когда автобусы еще ездили и подбирали людей. Сейчас там никто не знает, когда будет автобус и куда он повезет. И не все, кто хочет, может уехать. А мы можем что-то делать, но не можем потянуть полноценную программу помощи.

По-хорошему, нужно было организовать массовую эвакуацию людей – всех желающих до последнего лежачего старика. Дать гарантии жилья и соцобеспечения, вывезти – и сровнять все с землей. Это можно было сделать за год. Иначе это будет длиться до кошмарной бесконечности, а люди будут возвращаться туда, потому что не смогли утроиться здесь. Никто же не считает гибнущее мирное население. На днях у нас была женщина из Горловки, рассказавшая, что только у ее знакомых за зиму погибло 16 детей. Даже если считать, что это потеря на весь город – все равно чудовищная цифра.

У нас, кстати, работает много волонтеров из Донецка и Луганска. Приходят за помощью и остаются. Говорят, что им здесь комфортно, при том что у нас нет зарплат. Здесь их никто не называет предателями, а они уезжали и приехали сюда под эти крики.

– Насколько, по вашим ощущениям, меняются взгляды людей после переезда?

– Взгляды очень разные. Нет единого мнения – точно так же, как киевляне очень неравномерно относятся к переселенцам. Все зависит от того, чего человек хотел изначально, а также от уровня развития личности. Есть очень много людей, которые искренне не понимают, что «там» происходит. Не понимают, не знают, не было возможности разобраться. Человек ходил работать на шахту или занимался огородом с утра до ночи, а тут в крышу прилетело – так началась война. А что до этого месяц происходило на расстоянии 20 километров, он мог вообще не знать. В маленьких городах и селах нет Интернета, люди не очень активно обмениваются новостями. Опять же, все зависит от подачи новостей. Многие приезжают сюда и очень сильно меняют отношение к происходящему. А едут с разными установками: кто-то считает, что здесь будет плохо, кто-то – что, наоборот, очень хорошо, кто-то вообще не может определиться, что происходит. Но большинство, приезжая, ищет не дармовой кусок хлеба, а работу.

– Леся, вы говорили о своей нелюбви к СМИ, однако много лет проработали на телевидении. Поддерживаете ли сейчас отношения с бывшими коллегами?

– Конечно, поддерживаю. Многие коллеги очень активно помогают. Нас же жизнь разбросала со страшной силой – не все остались на телевидении. Ира Геращенко ушла в политику, Леся Игнатик вышла замуж и уехала в Данию. В прошлом году навещала родителей, зашла в гости посмотреть, чем я занимаюсь, застряла на неделю поволонтерить, вернулась в Данию, организовала фонд «Помоги украинским детям» и меньше чем за год отправила нам 90 тонн гуманитарной помощи. Юра Колесников воюет, Илларион Павлюк собирается уходить на фронт. Муж у меня тоже, кстати, активно работает в перерывах между своими танкистами и все время где-то пересекается с бывшими коллегами.

– Как вам кажется из собственного опыта  и общения с коллегами, возможно ли совмещать журналистику и волонтерство?

– Это невозможно совместить. Это ни с чем невозможно совместить. Очень тяжело, конечно, жить без зарплаты и четкого графика, без отпуска, который совершенно точно тебе положен – и трава не расти, пусть делают свои новости как хотят. Здесь это все нереально.

– В одном из своих интервью вы говорили, что не собираетесь возвращаться в профессию. Не передумали? Кому, как не вам, к примеру, снимать кино о переселенцах?

– Это очень спорный вопрос. Во-первых, любое кино субъективно, и нет единой и целой реальности. Про это невозможно снять кино, любое кино будет более плоским, чем вся эта жизнь. Мне кажется, более ценной вся таки является хронология, документирование событий. Когда я работала на «Интере», мы делали большой проект «Война без победителей» о воинах УПА. У нас были ветераны УПА, Армии Крайовой, несколько живых немцев, советские и даже один НКВД-шник, который согласился с нами разговаривать, то есть весь спектр действующих лиц. У меня до сих пор дома исходники, я их потихоньку оцифровываю, потому что пленка сыпется, а это должно остаться, потому что это – честное, настоящее, потому что поколение уходит. Документация происходящего сейчас должна быть такая же – живые истории живых людей, которые должны аккумулироваться, накапливаться. Это имеет смысл. А остальное… Ведь режиссер – это кто? Это человек, который создает новую реальность, а не документирует существующее. Это огромные возможности манипуляции всем одновременно, это возможность погрузить зрителя в любую эмоцию, которая тебе нравится. Это потрясающе интересно, но все равно это развлекательное, как ни крути. Я не вижу возможности зрителя воспитывать. Одним, двумя фильмами – невозможно. А то, во что сейчас скатывается телевидение… Вот сегодня у меня была дискуссия с журналистом СТБ, и он говорил мне о том, что если телевидение начнет воспитывать, люди будут переключать кнопку. Убил, закопал, изнасиловал, съел – вот вся суть нашего телевидения.

– Леся, сейчас много говорится о том, как бороться с пропагандой российских СМИ. А насколько честны, по вашим ощущениям, украинские медиа? С нашей стороны ведь тоже есть определенная пропаганда.

– С нашей стороны пропаганды нет, потому что у нас ее не умеют делать. Нет отработанных технологий. Одна из самых больших проблем нашего телевидения – это отсутствие грамотных кадров. Это журналисты, которые не умеют связно писать и в принципе понятия не имеют о том, что вообще происходит и какие процессы с какими связаны. Они просто необразованны на бытовом уровне, не то что профессиональном. Отсутствует способность к аналитическому мышлению. Не хватает фундамента, на который можно положить информацию, банально нет жизненного опыта. А ведь эти мальчики и девочки составляют основную массу, потому что они управляемые, легкие: сказал «езжай, сними» – и он поехал и снял, не зная, куда он едет. И даже не засунет нос в Интернет, чтобы узнать, что за люди, к которым его отправили. Получил список вопросов, оттарабанил – и все равно что ответят, поскольку он все равно ничего не поймет.

Что говорить о более серьезных процессах, о том, чтобы вести зрителя к какой-то мысли на протяжении длительного периода? А ведь это и есть пропаганда – потихоньку наращивать определенную эмоцию, идею: сначала вкраплениями, потом – более активно. Это нужно уметь. А где сейчас готовят журналистов, что они оканчивают? Они же в основном приходят с улицы. Эта прекрасная технология, которую в свое время ввел Вадим Табачук: «Здравствуйте! Хотите три месяца бесплатно быть у нас практикантом, а потом работать?» Через три месяца – до свиданья, берем новых. И вот эти бесплатные практиканты работают. Целые каналы работают на бесплатных практикантах. У СТБ вот на сайте всегда есть огромный список таких вакансий. Но, в принципе, этим грешат все каналы.

Я счастливый человек, так как живу без телевизора. Я огородила себя от этого кошмара. Нормальной человеческой аналитики вообще, по-моему, уже нигде не существует. Есть заповедник «Зеркало недели», но это тусовка для своих. Это не работа, а хобби для интеллектуалов. Кстати, что мой первый муж, что второй активно пишут в «Зеркало недели». Ну, я не по этому принципу, конечно, их выбирала. Так вот, все остальное, кроме «Зеркала недели», в кошмарном состоянии. За некоторыми исключениями – в «Украинской правде» ребята хорошо пишут, но это уже не печатные издания, а Интернет. За интернет-изданиями на самом деле будущее. А телевидение умирает. И пусть оно уже наконец сдохнет. Вот печатные – не хочется, чтобы умирали,тут я старовер и люблю, чтобы у меня в руках шуршало, а экран монитора – это все же другое.

– Сейчас массово шуршат «Вести».

– Здесь поможет только индивидуальный террор. Ну, этим Минстець должен заниматься. А они жалобно сообщают, что у них нет ресурсов делать аналогичную газету патриотической направленности. Но при этом дерибанят бабло, чем занимаются и остальные министерства.

– А должна ли, по-вашему, существовать пропаганда в СМИ?

– Должна быть. Ну, что мы называем пропагандой? Есть пропаганда здорового образа жизни. Должна она быть или нет? Большинство людей, как это ни странно, вообще не думает о том, что происходит. Не интересуется. Сходите на любой киевский пляж в будний день – и увидите. Абсолютное большинство пережевывает жвачку, которую показали в телевизоре или написали в газете «Вести», потому что она доступна, включил фоном – а она чирикает и в уши вливается. А если вливать в уши дерьмо – мозги и станут дерьмовыми. Поэтому пропаганда должна быть, но только мы немножко не о той пропаганде все время говорим. К примеру, я не знаю как, но те, кто здесь, и те, кто остался на оккупированных территориях, должны понимать, что о них помнят. Вот, кстати, одна из задач этого гребаного Минстеця – это донести до людей, что о них вообще кто-то помнит, что они есть, что у нас все еще одна страна.

      Помощь с трудоустройством – еще одна функция, которую Волонтерский центр «Фроловская 9/11» по сути взял на себя вместо госструктур

Крым мы вообще перестали вспоминать. Если о Донбассе еще говорим, то о Крыме – только в экономическом контексте. А там – люди, и эти люди сидят и ждут, что будет дальше. Не все ведь смогли (да и захотели) выехать. Очень много моих хороших патриотически настроенных знакомых живет в Крыму – и они пишут и спрашивают: кто-то вообще помнит, что мы есть? Насколько мне известно, за все это время не было ни одного официального обращения на тему Крыма. Ни от президента, ни от премьера, ни от кого-либо из парламентариев. А если этого не делать… Если не делать, то на Донбассе, допустим, мы опять получим Ахметова – потому что он активен в Донецкой области, помогает на оккупированных территориях. Это та же гречка, только вид сбоку. То же касается и бывших регионалов, активных в том числе на прифронтовых территориях. Если этим не заниматься, на местных выборах мы получим очень большую проблему. А там и следующие выборы не за горами. Я не знаю, почему об этом никто особенно не задумывается. На определенном этапе я в принципе перестала понимать, что происходит в этой стране. Если вначале казалось, что вот еще немного – и все очнутся, то сейчас я понимаю: пришел год, а мы все на том же месте, если не хуже.

– Леся, каковы планы центра «Фроловская 9/11» на ближайший год, если все останется как есть и чиновники не придут в себя?

– Профильные министерства и структуры не придут в себя никогда – давайте смотреть правде в глаза. Наша структура работает эффективно – чем мы, собственно, от Министерства социальной политики радикально и отличаемся. Мы очень быстро подстраиваемся под ситуацию. К примеру, когда зимой поехал сумасшедший поток голодных людей, мы поставили полевую кухню и кормили всех желающих. Когда стало ясно, что люди остаются надолго, и возник вопрос социализации, мы попросили ребят из Центра занятости свободных людей поселиться у нас и помочь переселенцам с трудоустройством. Когда пришло лето и стало понятно, что надо чем-то занимать детей, мы запустили детскую образовательную программу. Было видно, что дети этого хотят, им это нравится – значит, с сентября будем делать то же самое по выходным. Если удастся найти помещение, я бы запустила бесплатные кружки. У нас ведь нет внешкольного образования, и это проблема всех, а не только переселенцев, но у них-то нет лишней копейки на необязательное образование. А ведь приехало много детей, которые играли на музыкальных инструментах, пели, танцевали, занимались спортом – и сейчас у них нет такой возможности.

В ближайшее время планируем работать над социализацией. Параллельно, конечно, будем заниматься обеспечением людей, которые продолжают приезжать и нуждаются в базе для создания быта. В принципе, были бы силы и ресурсы – нашу структуру можно клонировать в других областях, система ведь безумно простая – лишь бы находились люди, которые хотят этим заниматься и не будут на этом зарабатывать. Заработать на этом просто при большом желании – мы все умеем обходить законы. Уже столько раз сталкивались с, мягко говоря, недобросовестными товарищами – не хочется даже об этом говорить. К примеру, ситуации, связанные с распределением государственной помощи: был случай, когда 16 тонн бытовой химии оказались на частных складах. И так часто происходит. Недавно производители нам «подбросили» бытовую химию и рассказали, что раньше помогали Красному Кресту, однако последние две партии пошли в продажу (люди ведь не идиоты, чтобы не узнать собственную продукцию). Кстати, Красный Крест у нас просит помощи, пишут официальные запросы – и мы оказываем.

Знаете, все вокруг такое странное, везде смещены акценты. Столько вещей, которые делаются вроде без злого умысла, однако с чудовищной глупостью. Вот сегодня общались с представителями компании GFK. Приходили сюда тети-дяди с опросниками. Раз получили втык, два получили втык, на третий раз попросили больше не приходить, потому что они раздают анкету с очень тяжелыми и несбалансированными вопросами. Трижды выставляли их за территорию – они не выставляются. Попросили, чтобы с нами связалось руководство – никто ничего не передал. И только после очередного поста в «Фейсбуке» появились девочки-завотделами GFK, которые начали разбираться в ситуации. И выясняется, что анкета, с которой гуляли представители компании, не адаптирована под переселенцев, а написана под жителей Украины в целом. И вот человеку задают вопрос: «Как вы относитесь к следующим группам населения?» И варианты: «Люди другой национальности, люди другого вероисповедания и т. д. – и переселенцы из Донецкой и Луганской области». Как это должен воспринять человек-переселенец?! Он уже выделен в отдельную группу наравне с представителями других национальностей. И никто же ничего плохого не имел в виду – недоработочка вышла. И таких недоработочек – миллион на каждом шагу. Например, все громко говорили о психологической реабилитации. А учителей в школах кто-нибудь научил, хотя бы один тренинг провел, как вести себя с новенькими, травмированными детьми? Они другие, особенно поначалу. Дверь хлопнула – они падают под стол. У нас на мастер-классе мальчик уколол палец иголкой, выступила капля крови – он потерял сознание. Мама его утешает и говорит: «Здесь это не страшно». И от этого «здесь» понимаешь, в каких мы живем параллельных вселенных.

Я надеюсь все-таки, что у нас что-нибудь получится. Но не представляю, что надо сделать, чтобы существующая система заработала. Возможно, поступить, как с новой полицией – выгнать всех к чертовой матери и создать совершенно новую структуру? В том же Минсоцполитики и МЧС жалуются, что не могут мотивировать своих людей работать. Им скучно, они не хотят выполнять свои обязанности, общаться с людьми – и не будут этого делать. А можно уволить их и взять десять активных переселенцев, понимающих проблему, – и процесс пойдет. Только работать нужно в другой плоскости, чтобы не бегать по бесконечному лабиринту ненужных согласований, бумажек и звонков.

Мало того, у меня такое впечатление, что в Верховной Раде спикер кусает вновь прибывших, потому что я ничем не могу объяснить такого: вроде бы адекватные люди, попадая в ВР, через месяц становятся полными идиотами. Ты с человеком разговаривал в прошлом году – и он понимал, что происходит, а разговариваешь сейчас – и он несет тебе чушь о сложных глобальных процессах и о том, что нужно в первую очередь донести какие-то там мысли до международной общественности. И ты не узнаешь его – словно это не твой знакомый, а кто-то другой. Оболочка та же, а текст... Я это все где-то слышала пять лет назад, когда еще эти речи отслушивала, резала и хронометрировала. Это все о другом. И это ужасно.

Дуся

Фото: Максим Лисовой