Стогний: «С теми, кто мне угрожал, что-то случалось»

Пару вечеров подряд ваша Дуся не могла оторваться от экрана телевизора. Я смотрела «ТСН», и чем больше я смотрела, тем яснее понимала, что жить опасно, страшно и вообще неестественно, а особенно в нашей стране. Выводы я сделала самые кардинальные – из дому не выходить, продукты не покупать, гостей в дом не пускать, а жэковских работников – и подавно. Когда у меня отключили электричество и закончились все запасы гречки, пришло понимание, что так дальше жить нельзя. Где же выход, кто компетентен в том, как продержаться в живых хоть какое-то внятное количество лет в этой криминогенной стране?

Озарение пришло сразу. Этот человек – Константин Стогний. Кто как не он поможет мне преодолеть навязчивые страхи?! Под предлогом интервью я вошла в доверие к Константину, и мы договорились о встрече.

Придя в назначенное время в назначенное место, ваша Дуся попала на запись программы. Ожидание закончилось только тогда, когда режиссер вдоволь поиздевалась над ведущим, заставляя его раз двадцать подряд произнести «Добро і зло – вічний конфлікт». И, наконец, в моих вспотевших от волнения руках – легендарный борец с криминалитетом! В жизни Константин еще красивее, чем на экране. Это слегка отвлекло меня от повседневного кошмара. Но гармонии я так и не достигла. Разговор со Стогнием швырял меня от одной эмоции к другой. Вот, сами почитайте:

– У вас в команде одни женщины. Вы их во всем слушаетесь. Дома жена тоже командует?

– Мною вообще никто не командует, даже министры. Бывает, они обижаются, как дети малые. Когда я говорю, что не с каждой руки еще «генерала» возьму (т.е. приму должность генерала), они затаивают обиду и даже пенсию мне не дают в течение года. Вот такие обидчивые.

– Вы окончательно ушли из органов?

– Пришел новый министр, и после определенных раздумий и разговоров я понял, что не смогу ходить на работу и делать то, что я хочу делать. Делать правильно и логично, так, как я это понимаю. Я понял, что нужно будет с собой играть, а я этого не люблю, поэтому и ушел.

– Это были идеологические разногласия? Политика имела отношение к вашему уходу?

– Думаю, что это больше профессиональные разногласия, хотя политика сейчас ко всему имеет отношение. Если назначают министра без профильного образования и говорят «Это политическая фигура, так надо», значит, тут без политики никак не обходится. Но у меня 21 с половиной года выслуги, учитывая Афганистан и оперативную работу, – можно уходить на пенсию и заниматься любимой работой, телевизионными проектами. Тем более что я не видел своего места во «вновь испеченном» составе МВД.

– А с Александром Богуцким (гендиректор ICTV) вы о политике не говорите? Ведь известно, что у вас с ним разные политические позиции.

– Когда я разговаривал с ним о работе на этом канале, мы договорились, что никто не вмешивается в процесс, никто из политиков не лезет в нашу работу, а мы, естественно, не переходим грань закона и каких-то этических норм. Договорились. И такого еще не было, чтобы какой-то материал слетел.

– Вы собираетесь судиться с одним из супермаркетов. Расскажите подробнее, в чем там дело.

– Ну мы же не будем пропагандировать этот супермаркет, который находится на Окружной дороге? Знакомые и друзья семьи звонят мне и спрашивают: «Зачем ты дочь продаешь за деньги для рекламы? Она же маленькая. Мало ли, люди есть злые, завистливые, зачем ты так?». Буклеты с нашей с дочкой фотографией в супермаркете все раскидывают, ходят по этой фотографии ногами. На самом деле, эту фотографию мы делали для журнала «Натали». Меня уговорили, хотя я был против. Когда мне позвонили и сказали про буклет в супермаркете, я, конечно, был удивлен. Какие деньги? У меня достаточно денег, чтобы свою дочь на каких-то рекламных бумажках не раздавать. А потом друзья начали сносить мне эти проспекты. На них рекламируют какие-то системы безопасности, фотоаппараты. И есть кадрик, на котором меня практически не видно, я отрезан, и просто крупный план дочери. Я даже мотивов людей, которые это делали, не понимаю. Но эту историю я буду развивать. Не потому, что это именно меня касается, а потому что незачем вмешивать сюда беззащитных детей! Меня, например, всегда мучает такой вопрос религиозный (у меня появится много оппонентов после этой фразы), зачем крестят детей сразу после рождения, через 40 дней? Ведь ребенок не понимает этого. Может, еще в партию его нужно записывать в течение года? То есть ребенок, начиная с крещения, абсолютно бесправный. Кто его спросил, какую он религию хочет выбрать? Может, он ничего не хочет выбирать! У нас просто беззаконие в отношении детей. Никто не должен фотографировать ребенка и размещать его на каких-то проспектах, не спрашивая того же ребенка и родителей. Я считаю, что такого не должно быть, поэтому эта история получит свое развитие.

– Вам когда-нибудь угрожали криминальные авторитеты?

– Были угрозы, были покушения на жизнь. Очень странно, но с теми, кто угрожал, как правило, случалось что-то плохое. Например, один авторитет, который управлял Троещинским рынком и которого у нас награждали как мецената года, лучшего в Киеве предпринимателя. Так вот он в то же время имел не один труп на своей совести, и людей много пропадало. Он своего наставника (у него кличка Чайник была) застрелил. Милиция это знала, но ничего не могла с этим поделать. Что бы ни говорили о покойном министре Кравченко, но после него министры не могли навести порядок, потому что в белых перчатках этого не сделать. Это должны быть такие же «отвязные» люди, но подконтрольные государству. Когда мы готовили программу о преступной группировке, кто-то эту информацию слил. Потом были угрозы со стороны Киевской городской администрации, а позже уже от криминального авторитета лично. У нас с ним состоялась встреча, после которой я был обстрелян. Через некоторое время (я тогда уже ходил с охраной, кстати, это очень неприятно) этого бандита расстреляли.

– А сейчас случается такое?

Сейчас более странные случаи бывают. Я как-то выхожу с канала, подходит ко мне один тип, достает мою фотографию, с телевизора снятую.

- Ты такой-то?

- Да, я.

- Нужно поговорить. У меня есть кассета, где мэра одного из городов встречает криминальный авторитет. Там пьянка, баня, девчонки – все мы засняли. Можешь показать?

Ну, во-первых, я не знаю, правда ли это. Многое можно смонтировать. Я ему отвечаю: «Нет, я в такие игры не играю. Если хочешь, могу направить куда надо, а там разбирайтесь со своим товарищем». Он мне начал рассказывать, что он сам авторитет известный. Я ему объяснил, что это неправильно, не «по понятиям». Если ты авторитет, зачем ты приходишь ко мне, сотруднику милиции, и сдаешь другого авторитета? А он говорит:

- Мне, честно говоря, западло тебя о чем-то просить, но сход зоны решил, что это нехороший человек.

В такие моменты я понимаю, кто моя основная аудитория. (Смеется.)

– А письма из зоны вам пишут?

– Пишут, но не грозные. В основном, спрашивают о телеведущих разное – знаю ли я их, могу ли познакомить. Люди живут. Что бы ни говорили, многие из них оступились и хотели бы вернуться к нормальной жизни. Другое дело, что они не могут, потому что государство этому никакого внимания не уделяет. Поэтому я часто езжу к ним и хочу, чтобы они ощущали, что есть не только зона и неурядицы в жизни, но и большой мир. Может, у кого-то появятся другие интересы. Не только пойти соседу лицо набить, а, в конце концов, купить путевку и поехать куда-нибудь за границу.

– Вы знаете какие-то «пацанские» понятия, словечки «зоновские»?

– Работал в милиции, конечно, знаю. Вот есть абсолютно криминальное слово, но оно уже у многих бизнесменов в сленг вошло, даже я замечаю за собой. Это слово «котлы», то есть часы. А один херсонский авторитет Солнышко называл пиджак «спинджаком». Почему? «А, – говорил, – ну на спине же висит!» Вообще-то в терминологии это лепень, лепенек.

– Интересно, какой процент наших политиков относится к криминальному миру?

Думаю, что контактируют все. Если человек не платит налоги, он уже преступник. Я не знаю, кто у нас честно платит налоги. У меня даже был такой парадокс. Когда-то я был в группе поиска убийцы века Оноприенко. Только 52 эпизода доказали. Такая скотина была – в Братковичах он зашел в дом, убил хозяина, жену его, двух взрослых детей. Милиция, когда пришла, увидела, что в доме вся мебель передвинута. Долго не могли понять, почему. Потом, когда восстановили картину, выяснилось, что маленький мальчик 2-3 лет, когда убивали семью, интуитивно выполз из кроватки, подтянулся и выпал через окно (в сельских хатах окна открытые). Настолько жить хотел. Эта скотина подошел, потрогал кроватку, что она теплая, и начал шкафы, кровати отодвигать – искал мальчика. Нашел за окном и голову отрезал. Когда люди шли на его суд, они несли все, что попало, у каждого изымали обрез, саморез или нож. Все несли, хотели его убить, но милиция не должна была этого допустить. Потом люди начали хитрить. Я смотрю – человек ныкается и проходит рамку. Я говорю: «Надо посмотреть этого человека». Подходим с милиционером, а у него литровая банка кислоты. Атмосфера была очень жесткая. Достаточно сказать, что оператор, которого мы взяли для съемок, замкнулся и перестал снимать. И нам пришлось вызывать брата Русланы Писанки – Олега Писанку. Мы закончили интервью (нас три человека было) и вышли на площадь. А там такая наливайка была. Решили все это промыть, а то очень тяжело было работать. Я говорю:

- Ну, дайте три по сто!

Нам дали пластмассовые стаканчики и налили – раз, два и три. И Олег взял и – раз, два и три – выпил все три стаканчика. Тяжело было работать.

Так вот, сейчас в Братковичах живет одна семья. Они поставили киоски с шоколадками какими-то и отказываются платить налоги с этих киосков. Звонят мне и просят заступиться. Говорят: «За что, за какие деньги содержат преступников? Например, у нас Оноприенко убил всю нашу семью. Ему дали пожизненное заключение. В тюрьме его кормят, поят, заботятся о нем. За какие деньги? С налогов. Так я должна заплатить государству деньги для того, чтобы жил человек, который убил всю мою семью?»

Вот такой парадокс. Я перезвонил в правоохранительные органы, как-то помогли им оптимизировать всё законно. Что-то платят, но это уже совсем другие деньги. Поэтому я и говорю, что большинство людей нарушают закон, и народные депутаты не исключение. Так что, так или иначе, они контактируют с криминалом. Другое дело, в какой степени. Если их замечают в серьезных московских группировках, и они решают, кого нужно убрать, это совсем другое. Есть и такие. В Житомирском областном совете, например, криминальный авторитет большого масштаба. Сейчас, вроде, в Верховную Раду прошел.

– Как можно после такой работы возвращаться в нормальный мир, к семье и ребенку?

– У каждого своя работа, свой кусок жизни. Семью и работу я стараюсь разграничивать. Очень не люблю, когда рабочие звонки раздаются после 10 часов вечера и в выходные. Я не хочу, чтобы все это заходило в дом. Журналисты многие обижаются, когда предлагают сделать фотосессии в глянцевые журналы. Я свой выбор сделал – публичный человек. На улице иногда подходят, иногда совсем неадекватные с криками: «Сколько мы будем это терпеть, нужно всех перестрелять, перевешать!». Это вторая сторона популярности. Я ее себе выбрал, но мой ребенок и жена не выбирали этого. Моя жена не хочет быть известной.

– Я знаю, что вы сотрудничали с журналом National Geographic. Сильна ли разница в журналистском профессионализме?

– Это даже не сравнимо. Это абсолютно разные вещи. Как-то делегация японцев приехала в Украину, они походили по заводам, посмотрели и сказали две хорошие фразы. Первая: «Мы думали, что вы отстали лет на 50, но оказалось, что навсегда». И вторая: «Больше всего в Украине нам понравились ваши дети, потому что все, что вы делаете руками, это плохо!» Так и National Geographic с нашей журналистикой – совершенно разные вещи.

Даже конфликт в Грузии показал «профессионализм» наших журналистов. Я знаю Грузию разную. У меня есть друзья и в Осетии, и в Грузии. Мы с Бодровым-младшим там расстались. Я поехал в Панкисское ущелье, он – в Кодорское. Договорились потом встретиться, а мне сообщили, что его засыпало. Я до последнего не верил, был в Тбилиси в аэропорту и до последнего не верил, что его не увижу. А перед этим у меня остались кадры, как в Сухуми отрезанными головами в футбол играли. У меня много впечатлений про то время и про те народы. Но занимать одну позицию, говоря, что один хороший, а второй плохой – нечестно для журналиста. Особенно, когда они пишут, что кто-то прав, начав войну, а кто-то неправ. Война – это всегда плохо, и нужно осуждать войну любую. Поэтому считаю, что наши журналисты не прошли тест на зрелость, на уровень профессиональной подготовки. Для меня было удивительно – во все времена во всем мире во время Олимпийских игр прекращали воевать. А здесь что, вызов всему человечеству сделан был? Зачем нужно было эту Осетию штурмовать? Пусть бы там даже одни негодяи отъявленные были, нельзя было вызов всей истории человечества бросать в этот день. Никто почему-то об этом не сказал.

– Как сегодня обстоят дела в стране с криминальными журналистами?

– Я давно уже хочу уйти из кадра, но не могу этого сделать, потому что все тесты и отборы ведущих неудачны. Если это лицо, которое нравится редакторам, то оно бездумное, человек просто говорит текст, и все. С криминальными ведущими и журналистами вообще целая проблема.

– А как вы оцениваете канал НТН и его планы на переформатирование?

– Мне тяжело оценивать, потому что все сотрудники НТН – мои ученики. Они все работали в программе «Вовремя». Потом кто-то отсеивался, более сильные оставались. То, что они будут делать на НТН, мне кажется, немного перебор. Создавая такой канал, они идут по пути наименьшего сопротивления. Криминальная программа изначально пользуется интересом, потому что люди эти страшные кадры будут смотреть, и рейтинг обеспечен. И это не очень дорого стоит. Получается, что, затратив мало денег, они хотят получить канал. Я считаю, что те, кто будет сутками смотреть такие напряжные каналы, напряжные кадры – люди со сдвигом. Да и с рекламой сложно будет.

– Правда, что во время вашей работы в органах, когда вы делали программу по какому-нибудь уголовному делу, информация по этому делу замораживалась для других СМИ?

– Это неправда. Мой коллектив сейчас очень доволен тем, что я ушел из милиции, потому что раньше страдала моя программа. В первую очередь я раздавал эти материалы, а сам не мог ими пользоваться. Например, последний год моей работы был очень сложный в политическом плане. Очень тяжело было. Каждый день пресс-конференции, иногда даже дважды в день: внутренние войска подошли, ГАИ их остановила. Я считал, что люди должны знать, что происходит. Со мной очень тяжело работать было. А сейчас я узнавал, организовывают ли пресс-конференции. Мне сказали, что раз в два месяца. Вот вам и замораживание информации. Сейчас все областные центры связей с общественностью получили письмо с указанием не давать информацию журналистам. Сначала они отправляют информацию в министерство, которое потом уже на свое усмотрение ее раздает. Министерство через неделю все раздаст – кадры уже отобраны, информация просеяна. Оперативность теряется. Я считаю, что это цензура.

– Скажите, часто ли вы ходите в салоны красоты?

– Все зависит от командировок, потому что здесь, в Украине, я не хожу в салоны красоты, потому что нет времени. Спортзал – да, в гидропарке в спорткомплексе под открытым небом – это постоянно. Но сделать маникюр – это для меня целая проблема. Там то ручки отмочить нужно, то сидеть долго. Поэтому я прошу: «Когда стрижете, тогда и мочите, и все делайте». А когда в командировке нахожусь, вечером после отработанных съемок я могу привести себя в порядок!

Когда я шла домой, солнышко светило очень весело. Ой, не к добру помянула я херсонского авторитета. Тьфу, тьфу, тьфу!

Пойду оплачу электричество и гречки закуплю.

Ваша Дуся.

«Можно уходить на пенсию и заниматься любимой работой – телевизионными проектами»

«Мною вообще никто не командует. Даже министры»

«Очень странно, но с теми, кто мне угрожал, как правило, случалось что-то плохое»

«Если ты авторитет, зачем ты приходишь ко мне, сотруднику милиции, и сдаешь другого авторитета?»

«Я давно хочу уйти из кадра»

«В Житомирском областном совете есть криминальный авторитет большого масштаба»

«…он имел не один труп на своей совести, и людей много пропадало…»

«В такие моменты я понимаю, кто моя основная аудитория»

«…в конце концов, купить путевку и поехать…

…куда-нибудь за границу…»

…например, в Марокко,

…в Пуэрто-Рико,

…в Сирию или …

…в Судак

«…я тогда ходил с охраной, кстати, это очень неприятно…»

«Сделать маникюр – это для меня целая проблема»

Фото Яны Новоселовой, из личного архива Константина Стогния и пресс-службы канала ICTV