Журналисты рассказали семейные истории о войне
К Дню Памяти и победы над фашизмом я попросила известных украинских и российских журналистов и телеведущих рассказать их семейные истории о Второй мировой войне.
Роман Чайка, ведущий «5 канала»
Два моїх діди воювали: один в Совєтській армії, а другий в УПА. Один мій дід – Павло Чайка – був мобілізований в перші роки війни радянсько-німецько. Кордон Совєтського союзу проходив тоді якраз по річці Буг. Мій дід жив у місті Сокалині, був мобілізований з перших секунд, попри те, що в нього було четверо дітей. Мій батько був грудною дитиною 1941 року народження. Дід пройшов повністю всю війну, був поранений. Мав ордени «За хоробрість» і «За взяття Берліну». І ще якісь, але я не дуже в цьому розбираюся. Пам’ятаю, що бабця завжди нам їх показувала, це давало їй 25 додаткових рублів до маленької пенсії, яку виплачував їй радянський колгосп. Два рідних брати мого діда були в Українській повстанській армії. Поховані на цвинтарі над річкою Буг в селі Паториця. Вони загинули в бою з НКВД, бій тоді тривав понад півтора дні, закінчився тим, що енкаведисти їх підірвали.
Другий дід – Теодор Баура – був в УПА. Його військове псевдо – Мамай. Він воював в УПА «Південь», до 1944 року це була Полтавщина, а потім він пішов у рейди УПА, в партизанку в Прикарпатті, був і в Коломиї. Але точно не знаю, бо в УПА тоді секрет тримали до останнього, дід багато не розповідав. Але знаю, що до 60-х років він був фактично у партизанах. Два інших його брати загинули в бою під Бродами. А мого діда дружина – моя бабця – і моя мама були вислані в концентраційний табір в Тайгу і вони пробули там 17 років: 10 років таборів і 7 років примусового поселення без права повернення в Україну.
Але мої діди ніколи не мали між собою жодних конфліктів. Ніхто й не сказав би, котрий з них воював у совєтській армії, а котрий - у повстанській. Те, що говорив про «совєтську власть» і про цю війну мій дідо, який пройшов її аж до Берліна (на японський фронт його не послали, бо Японія тоді вже капітулювала), то було навіть більшою антирадянщиною, ніж те, що говорив дідо, який воював в УПА. Це для мене є дуже показовим. У нас війна пройшла по всій родині і з великою кількістю загиблих у різних боях.
Осман Пашаев, независимый журналист
Мій дід по батьковій лінії – його звали так само як мене Осман Пашаєв – він був призваний до Червоної армії ще в 1940 році для Фінської війни. Але потім почалася Велика вітчизняна, в ній він дійшов до Будапешту, наскільки я знаю, фотографія була, зберігалася в родинному архіві. Але демобілізований був аж 1947 році. Оскільки він був з Криму (з села під Алуштою) демобілізація була як зрадника, тому що кримський татарин, тоді була депортація татар в 1944 році. Тобто він відслужив цій країні сім років і демобілізувався зрадником. Про війну майже нічого не розповідав, не хотів, мабуть. Отака в нього історія – відслужив, щоб закінчити зрадником.
Леонид Швец, политолог, независимый журналист
Мой дед по материнской линии, Леонид Емельянович Тиханов, служил в Красной Армии с 1930 года, куда ушел по партийному призыву. На начало войны – старший политрук (капитанские петлицы) 24 кавалерийского полка имени Московского Совета профсоюзов 36-й кавалерийской дивизии имени Сталина 6-го казачьего кавалерийского корпуса имени Сталина. Названия частей хорошо передают идеологическую перенакачанность того времени. А должность деда еще и была соответствующая - инструктор по пропаганде. Можно только представить, сколько шкур драли с бойцов, чтобы они соответствовали сталинскому званию.
Впрочем, мама, которой на начало войны только исполнилось 11 лет, про это ничего не знала и любила вспоминать праздники в полку, которые обязательно сопровождались всякими кавалерийскими забавами – скачками, джигитовкой, фехтованием. Жила семья в Волковыске – это западная Беларусь.
6-й казачий корпус в составе 10-й армии располагался на Белостокском выступе, который вклинивался в территорию Польши. Впрочем, еще недавно это была тоже территория Польши, и дед поучаствовал в «освободительном походе» Красной Армии 1939 года. Рано утром 22 июня 1941 года дед по тревоге убежал в часть.
Немцы не ударили по Белостокскому выступу сразу, а обошли его с юга и с севера, и в течение нескольких дней 10-я армия оказалась в полном окружении. Деда в последний раз близкие видели, когда семьи офицеров сажали в грузовики для эвакуации. Уже к 27 июня, по воспоминаниям выживших, отступление наших частей приняло неорганизованный характер, при полном господстве немецкой авиации в воздухе. 28 июня был взят Минск, а наши еще пробирались на восток западнее его.
Бабушка, Екатерина Андреевна, с дочерьми - 11-летней Лесей, моей мамой, и 4-летней Лилей, и свекровью - бабушкой Соней пешком добрались до Слуцка, где жили до прихода наших, вместе с семьей полковника Филиппа Кудюрова - будущего Героя Советского Союза, командира 40-й кав.дивизии, погибшего при обороне Севастополя.
Несколько самых сильных эпизодов из маминых воспоминаний. Когда уходили от немцев на восток, разболелась и раскапризничалась маленькая Лиля, мамина сестра, и колонна машин с беженцами и солдатами ушла без них. Пришлось идти пешком. Спустя какое-то время они нагнали колонну на лесной дороге. Та была полностью сожжена из огнеметов.
Выжить в оккупации бабушке с ее немаленькой семьей помог старый немец, который служил на мельнице в Слуцке, он тайком давал ей муку.
В Полесских лесах заправляли партизаны, и немцы время от времени вешали на площади заложников. Мама помнила эти сцены всю жизнь. И не могла без содрогания слушать немецкую речь.
Первый контакт с красными частями, взявшими Слуцк, был оглушительный. Перед уходом немцев наши спрятались в лесу – боялись, что те станут напоследок жечь и расстреливать. И увидев на опушке разведчиков, своих, родненьких, Люба Кудюрова радостно бросилась к ним, но они холодно заставили ее снять и отдать командирские часы – все, что у нее осталось от мужа. Ей, конечно, тогда было неизвестно, что Филипп Кудюров посмертно стал Герой Советского Союза. Отношение к тем, кто был в оккупации, было без сантиментов.
В 1944 году бабушка сделала запрос, на который получила ответ, что Тиханов Леонид Емельянович числится пропавшим без вести. Это был нехороший ответ: с одной стороны, он оставлял надежду, с другой, мог означать плен со всеми последствиями для пленного и членов его семьи. Впрочем, о каком плене для политрука могла идти речь? Бабушка боялась еще и того, что может вскрыться другое обстоятельство: при отступлении она зарыла свои партийные документы, боясь нарваться на немецкие передовые отряды. У коммунистки и жены политрука – вдруг бы кто выдал – шансов не было бы. Она так и не восстановилась в партии, чтобы не накликать беду.
Мой отец, проведший юные годы в эвакуации и работавший на Урале на военном заводе с 14 лет, стал военным, ракетчиком. Во всех анкетах ему приходилось писать: «Отец жены числится пропавшим без вести». Это был плохой пункт в биографии офицера.
Я так и не знаю, когда и где погиб старший политрук Леонид Тиханов, в честь которого я ношу свое имя.
Павел Казарин, журналист «Радио Свобода» и телеведущий канала ICTV
У меня воевали оба деда – и по маме и по отцу. Оба в 1943 году ушли на фронт. Дед по отцу Павел Федорович призывался из Вологды, а дедушка по маме Юрий Семенович призывался из Ташкента.
Дедушка по отцу был пулеметчиком. Когда он был призван уже на тот период войска двигались не столько с запада на восток, сколько с востока на запад. Расчет пулемета «Максим» состоял из двух человек – один нес сам пулемет, а другой человек нес станок. И пулемет и станок весили по 25 килограммов. И дедушка вспоминал, что после марш-броска, когда он все это несет по 8-9 часов, уставший донельзя и мечтает о привале. И когда начинался привал он рассказывал мне: «Я сажусь и понимаю, что мы идем по своей земле. И идем на запад, освобождая шаг за шагом родную землю. И каждый шаг я делаю по своей освобожденной земле». Потом у него было ранение, танковое училище и в конце 1944-го и весь 1945 дедушка уже воевал в качестве командира танка. Он рассказывал, что где-то в начале 1945-го, когда они уже шли по Европе, его Т-34 подбили и у его экипажа было совсем немного времени, для того, чтобы покинуть танк и надо было его покидать через донный люк. А как это делается. Танк ставится на первую передачу и двигается со скоростью 2-3 километра в час, буквально ползет, а за это время танкисты снимают в днище танка бронированную плиту и выползают по дну. Если выходить через верхний люк – это верная смерть. Сразу расстреляют. И вот они разобрали дно, и дедушка скомандовал: «Первый – пошел, второй – пошел». Все ныряют в этот донный люк. Но дедушка запомнил, что немецкий артиллерист так и не стал его танк добивать. Казалось бы – 1945 год. Но дед запомнил – где-то там, в чужом вражеском окопе есть солдат, который не станет тебя добивать.
Потом деда перебросили на Восток. Он участвовал в войне с японцами, разгроме Квантунской армии. Война для него закончилась 2 сентября 1945 года. И после этого он остался в армии и дослужился до звания генерал-майора.
А дедушка по маме, Юрий Семенович – его призвали и отправили в парашютно-десантные войска. Его готовили в разведывательно-диверсионной школе под Москвой для того, чтобы забросить в тогда еще оккупированный Крым. Они изучали стрельбу, рукопашный бой, минно-взрывное дело. Их задачей было навести шорох в немецких тылах перед освобождением полуострова. Полуостров освобождали в мае 1944-го. Никто не говорил вслух, но все понимали, что это задача для смертников. Они уже в Краснодарском Крае в казармах ожидали самолет, когда пришла информация о том, что Перекоп прорвали советские войска и десант в немецкий тыл забрасывать не нужно. Освобождение Крыма и так началось. Дедушку это спасло от заведомой гибели. В итоге, в составе десантных частей он освобождал Украину и завершил войну в Австрии, под Веной.
После войны он остался в армии. В 1978 году он демобилизовался в звании полковника. Собственно, мои мама и папа познакомились во Владивостоке, потому что именно там служили мои дедушки. Дедушка по маме служил в ракетных войсках стратегического назначения, а другой – был командиром дивизии морской пехоты. Их дети пошли в один и тот же Дальневосточный университет. Пап учился на филфаке, а мама на химическом факультете. Там они познакомились. Поэтому военная история моей семьи ощутима и осязаема в виде фронтовых наград моих дедушек, а с другой стороны – именно так могли встретиться люди, родившиеся в разных концах континента. И я очень хорошо помню интонацию моих дедушек, которые поднимали тост «За мирное небо!». Эту интонацию, эти ноты… Их очень сложно и даже невозможно подделать.
Сергей Притула, ведущий «Нового канала»
Мій дідусь, Василь Михайлович, був призваний в 1944-го року. В принципі його ніхто не питав, хоче він чи ні. Всіх хлопців, які могли тримати гвинтівку в руках зібрали, дали шинелі и погнали вперед, як гарматне м’ясо. Він розпочав війну в званні рядового. Його призвали з села Вишневець, це Тернопільщина. Він розпочав рядовим, закінчив гвардії сержантом, командиром розвідроти. Він нагороджений медаллю за відвагу, Орденом Слави третього ступеня. Орден Слави за те, що взяв одинадцять німців водиночку.
Дідусь багато історій розвопідав. Він помер коли мені було 11. Багато чого пам’ятаю. Це свято 9 травня для нього було дійсно великим днем, для людини яка пройшла війну – він брав Краків, Відень, отримав уламкове поранення, відлежав довгий час в лікарні, а потім ще до 1947-го року дослужував у Німеччині. Власне думаю йому було б зараз дуже прикро за те, що це свято використовують деякі люди на свої інтереси, як наші північні сусіди. У нас в родині ми завжди піднімаємо чарки за те, що ми є живі й здорові».
Александр Щетинин, основатель РИА «Новый регион»
У нас в семье не любили вспоминать ни о Первой, ни о Второй мировых войнах. Как не любят говорить о войне и нынешние украинские ребята-фронтовики, воюющие за Украину на востоке страны.
Мои школьные годы пришлись на 70-е годы, жили мы в Сибири, и уже тогда оставалось очень мало настоящих фронтовиков. Тем более желающих об этом рассказывать.
Отец был призван в конце 43-го, закончил авиационное училище (после войны служил ещё шесть лет, из них 2 года в Иране, была тогда такая "миротворческая операция" - в общей сложности 8 лет). Но никогда он ничего не рассказывал. 9 мая встречался со своими друзьями, выпивали они там, молча с мокрыми глазами возвращался домой и сразу ложился спать. На все мои вопросы он всегда отвечал: "Вырастешь, всё узнаешь". Ничего я не узнал об этом до сих пор.
Больше знаю про деда. Но опять же не по его рассказам, он тоже всегда молчал, а по историческому названию одного из страшных боёв Первой мировой, в котором он участвовал. Я сам уже искал в исторической и научной документалистике.
Дед по маминой линии прошёл всю Первую мировую войну, участвовал в отражении печально знаменитой немецкой газовой атаки, когда был применён жидкий хлор. «Атака мертвецов» — распространённое название контратаки 13-й и 8-й рот 226-го Землянского полка 24 июля (6 августа) 1915 года при отражении газовой атаки, устроенной немцами. Они тогда применили новое оружие массового уничтожения. Получается, практически ровно 100 лет назад.
13-я и 8-я роты, потеряв до 50% отравленными, развернулись по обе стороны железной дороги и начали наступление; 13-я рота, встретив части 18-го ландверного полка, с криком «ура» бросилась в штыки. Эта «атака мертвецов», как передаёт очевидец боя, настолько поразила немцев, что они не приняли боя и бросились назад, много немцев погибло на проволочных сетях перед второй линией окопов от огня крепостной артиллерии.
Это, конечно, взгляд с нашей стороны, в немецкой исторической литературе, господствует другая трактовка тех событий.
Дед об этом сам никогда не рассказывал. На все мои расспросы, как раз под 9 мая, потому что только в этот день вспоминали участников войн, молча снимал рубашку и показывал спину, на которой были "ямы"-рубцы, размером с мой детский кулак. Подробности из него было не вытянуть.
Как ничего мне не рассказывают и молодые украинские ребята, побывавшие уже на новой войне - с Россией. Мои знакомые обороняли донецкий аэропорт, воевали в Песках. На все мои вопросы они отвечают очень коротко и лаконично. И взгляд у них при этом становится очень странным: мертвым, с каким-то горящим где-то в глубине маленьким тусклым огоньком - "лампадкой". Тот, кто действительно воевал, делиться этим не будет. Любая война это всегда смерть и леденящий ужас. Какие тут могут быть рассказы?
Андрей Черников, независимый журналист
Когда меня попросили рассказать историю моих предков, воевавших во Второй мировой, я поймал себя на двух мыслях.
Первая: последний раз я это делал, когда был советским пионером в 1980-х. Я приехал к деду Николаю, и он по моей просьбе своей рукой написал о том, как воевал, и передал мне рукопись солидно - почтой. К сожалению, я мало что запомнил из написанного, кроме того, что дед служил на Балтийском флоте (есть его фотографии в бескозырке и тельняшке) и что стоял по колено в ледяной воде, буквально на руках держа Дорогу жизни в Ленинграде (с тех пор он всю оставшуюся жизнь мучился болями в ногах).
Вторая мысль заключается в том, что, как я теперь вспоминаю, дед был не особо разговорчив на счет войны. Точнее - был молчуном. То ли потому, что я был мал и не оценил бы рассказа, то ли это была такая ветеранская традиция, негласное или гласное правило, табу. Сейчас я читаю воспоминания других людей, и они тоже признаются, что их воевавшие предки были такими же молчунами. Скажу крамольное: наверное, тут не обошлось без действия пропаганды и искажения истории, которая отложилась в их головах, так что рассказы об ужасных вещах почти не звучали по причине несовместимости этой пропаганды с реальностью, которую они видели своими глазами. Правда, и победных историй от него я тоже не помню.
Я бы сейчас с удовольствием расспросил бы деда о тех временах более подробно. Имея уже некоторый жизненный опыт, я, надеюсь, смог бы понять и оценить то, что он рассказал бы мне, но дед умер в 1998 году. Так что я даже не могу задать типичный детский вопрос: дед, скольких фашистов ты убил? Не знаю.
Но прекрасно помню празднования 9 мая. Все село сходилось к памятнику неизвестному солдату, все в орденах и медалях. Дед никогда не носил орденов – на лацкан пиджака он скромно надевал «колодочки» - малоформатные аналоги орденов полноразмерных, скажем так. Он никогда не толкал речей. Он пристраивался плечом к стене или забору, курил вонючую «Приму» и вот так, стоя на одном месте на галерке, принимал поздравления других ветеранов, которые сами к нему походили и жали руку: «Николай Алексеич…» Очевидно, он был каким-то авторитетом.
За годы эти колодочки тускнели, и однажды, когда мне было лет пять, он взял меня с собой в какой-то «Военторг», чтобы по предъявлению документов на ордена купить новые колодочки. Мы ехали в центр города на трамвае. Дед всем видом показывал, что он суров и крут. В общем, так оно и было. Эта картина до сих пор стоит перед моими глазами, словно это было на прошлой неделе. Но, опять же, оценить природу этой крутизны, ее основания, я тогда не удосужился, потому что был мал, а дед был не разговорчивым, а сейчас уже не смогу.
Зато бабушка – Мария - была чуть более разговорчивой. Но, опять же, чтобы не травмировать детскую психику, она рассказывала не ужасные истории, а, скорее, веселые. Немцы, пришедшие в их село под Харьковом, были, по ее описаниям, парнями веселыми: играли с детьми и угощали их шоколадом. Но эта история была для разрядки обстановки, когда речь заходила о войне. Бабушке было тогда около 20 лет, и она должна была отправиться на рабские работы в Германию. Это называлось «угонять». Ее спас отец, мой прадед – Никифор.
Никифор во время Первой мировой попал в плен и был угнан в Германию. Там его определили в немецкую семью с детьми - прислуживать. Мой прадед был образован и умен, а еще обаятелен и очень дипломатичен, умел устанавливать контакты с кем угодно, при этом не теряя чувства собственного достоинства. По описаниям бабушки, это был человек, напрочь лишенный рабской психологии. Я даже пытался как-то выяснить, не было ли в нашем роду крепостных. Кажется, не было. Благодаря таким качествам прадеда, немецкая семья начала воспринимать Никифора как родственника, как члена семьи. Когда пришло время отпускать Никифора домой, они плакали.
Когда немцы пришли в 1941 году, Никифор, как и многие, кто знал немцев не понаслышке, тоже был уверен, что это цивилизованные люди, что ждать от них чего-то чудовищного не стоит. Поэтому он испытал шок, увидев, что они делают теперь. Но, зная немецкий язык, он вел переговоры с оккупантами, чтобы пострадало как можно меньше людей, информировал земляков о происходящем, комментировал и давал оценки. Но это не очень помогло ему самому и его семье, так как однажды пришли за его дочерью, моей бабушкой, чтобы угнать ее в Германию, как когда-то угнали самого Никифора. И тогда прадед использовал наше лучшее национальное качество – предложил взятку. По рассказам бабушки, Никифор договорился с полицаями из числа местных: он им дает свою кормилицу - корову, они делают вид, что Марии не существует. А второй платой за свободу стал последовавший за этим голод. Не сделай прадед этого, я сейчас не писал бы эти истории.
Наконец, история брата моей бабушки – Ильи. Она очень короткая: он погиб при форсировании Днепра, то есть, не исключено, что где-то приблизительно в 300 метрах от того места, где я живу сейчас. Из четверых или пяти братьев бабушки, служивших в Красной армии, с войны не вернулся никто. Равно как и мой дед Иван по отцовской линии.
Денис Рафальский, журналист «Апострофа»
На фото - мой второй дед Михаил Петухов, кстати, с тем самым орденом Красной звезды. В отличие от своего свата Олега Рафальского, который совсем не любил рассказывать о войне, он, бывало, делился воспоминаниями.
Это были какие-то запомнившиеся моменты в череде боев, в коих он участвовал. Естественно, в этих рассказах дед выглядел героически. Во всяком случае, я так воспринимал. Но рассказывал он и о том, как его и других мобилизованных перед отправкой на фронт загнали в лагерь, где они чуть не подохли от голода. И сколько солдатской крови было напрасно пролито. И о том, как наши солдатики лихо обзаводились трофеями на вражеской территории... Но что это меняет в моем отношении к деду? Он был и останется для меня Героем, Победителем, кавалером многих орденов и медалей. Со страшным ранением, полученным при форсировании Днепра. Отпахавшим всю жизнь на машзаводе, воспитавшим троих детей и кучу-малу внуков.
А второй дед рано умер, и я его почти не помню. Прошедший сталинградский ад, он отмалчивался на вопросы отца о войне. Лишь однажды рассказал об одном случае. Его и еще одного солдата, казаха по национальности, выдвинули вперед с противотанковым ружьем. Когда поперли танки, казах струхнул и сбежал, а дед остался. Остался.
Кристина Суворина, ведущая «ICTV»
Моей бабушке было 16, когда началась Великая Отечественная война. Валенька Егоршина – молоденькой девушкой она прошла через ад. Валенька Егоршина, спасибо, что бережно сохранила эти страшные, жуткие воспоминания… чтобы мы помнили – какая она война, и какой ценой далась Победа. Вот, что помнит бабушка… Все записано с ее слов, без какой-либо редактуры:
«На буржуйку ставилась большая кастрюля с водой или талым снегом и варилось все, что можно было варить, жевать и есть: комнатные цветы, опилки, столярный клей, кожа. Паек хлеба – мизерный черный кусочек – мама делила нам на три раза и строго следила, чтобы мы не съели его сразу.
Силы быстро таяли, первой перестала ходить 14-летняя сестра, затем слегли мать и отец. И моей главной заботой стало спасти, накормить и поднять на ноги моих родных. Ежедневные походы по проторенным тропинкам через сугробы, снежные завалы, замерзшие трупы за суточным пайком хлеба.
Первой умерла сестренка, не выдержав этих испытаний. Я завернула ее в простынь и отвезла на санках в ближайший сарай, куда свозили всех покойников без всякой регистрации. Слез не было в эти суровые дни, злость и ненависть иссушили наши глаза.
Во время артобстрелов, налетов, бомбардировок мы все стояли на трассах, проспектах перекрестках как столбики – регулировали движение: в форме, с каской на голове, противогазом на боку, в кирзовых сапогах и жезлом в руке. Уходить с постов мы не имели права.
В 17 лет 6 июня 1943 года получила медаль за оборону города-героя Ленинграда.
За все мирное время после войны я не могла о блокаде говорить, голос дрожал, подкатывался ком к горлу, голос хрипел, на глазах навертывались слезы. Впервые свои воспоминания я прочитала на конференции врачей, сестер и санитарок в 1974 году к тридцатилетию снятия блокады Ленинграда».
Трагические истории, которые нужно помнить.
Дуся
Фото: facebook.com
